Читать книгу "Свои-чужие - Энн Пэтчетт"

Фикс Китинг стоял в дверях и смотрел на Казинса так, будто читал его мысли.

— Дик сказал, что теперь моя вахта.

Он был не то чтобы здоровяк, но сразу видно, что крепок и весь как на пружинах и что каждый божий день высматривает на улице драку, чтобы немедля ввязаться. Копы-ирландцы — они такие.

— Вы — хозяин, — отозвался Казинс. — Не пристало хозяину на кухне с апельсинами торчать.

— А вы — гость, — сказал на это Фикс и взял нож. — Вам надо веселиться вместе со всеми.

Но Казинс всегда сторонился многолюдия. Если бы на эту вечеринку его вытащила Тереза, он пробыл бы здесь минут двадцать, никак не больше.

— Тут от меня проку больше, — ответил он.

Снял верхнюю крышку соковыжималки, выскреб мякоть, забившую глубокие желобки, а потом перелил сок из нижней половины в зеленый пластмассовый кувшин. Какое-то время двое мужчин молча трудились бок о бок, один — по уши в мечтаниях о жене другого. И в ту минуту, когда Казинс будто наяву почувствовал, как она льнет к нему, как гладит его щеку, а его рука ползет вверх по ее бедру, он вдруг услышал:

— Все, вспомнил.

— Что именно?

Фикс продолжал разрезать апельсины, причем лезвие ножа двигал к себе, а не от себя.

— Угонщик.

— То есть?

— Вспомнил, откуда я вас знаю. Как только вы вошли, стал соображать. И только сейчас вспомнил — это было два года назад. Фамилию забыл, а угонял он исключительно красные «эль-камино».

Подробности какого-то конкретного автоугона Казинс мог держать в памяти разве что месяц, а при большой загрузке они вылетали из головы уже через неделю. Здесь угоны были хлебом насущным, да притом — с маслом. Не угоняли бы в Лос-Анджелесе машины, полицейские и прокурорские целыми днями играли бы на рабочих местах в бридж, дожидаясь убийства. Машины — и угнанные «как есть», и разобранные на запчасти — все сливались для Казинса воедино, и все злоумышленники казались на одно лицо и забывались. Все, кроме того, что крал красные «эль-камино».

— Д’Агостино, — произнес он и еще повторил это имя, потому что решительно не понимал, из каких закоулков памяти оно выскочило. Объяснений этому не было, просто такой уж выдался день.

Фикс одобрительно покивал:

— Вот ведь… А я — ну, хоть убей — ни за что бы имени не вспомнил. А самого парня помню. Он считал, что это признак класса — угонять машины одной марки.

В этот миг перед мысленным взором Казинса словно открылось дело.

— Предоставленный штатом адвокат жаловался, что розыск проводился с нарушениями. Все автомобили находились в каком-то пакгаузе, что ли… А вот где именно? — Он на миг задержал руку, крутившую апельсин, и закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Не вышло. — Нет, не вспомню.

— В Анахайме.

— Ни за что бы не вспомнил.

— Да ладно! Вы же им занимались.

Однако чем кончился суд, Казинс тоже забыл. Можно забыть защитника, и вменяемое преступление, и уж, разумеется, полицейских, но зато приговоры он всегда помнил так же отчетливо, как помнит боксер, от кого получил нокдаун и кого вырубил сам.

— Его закатали, — сказал он, мысленно побившись с самим собой об заклад, что дурню, который угоняет исключительно красные «эль-камино», наверняка впаяли реальный срок.

Фикс кивнул, не в силах сдержать улыбку. Ну, разумеется, угонщик загремел. А если бы прокурорский напрягся немного — вспомнил бы, что засадили они его вместе.

— А-а, вы расследовали тот угон, — сказал Казинс. И ясно вспомнил его в зале суда — в коричневом костюме. В таком детективы всегда приходят на заседание, будто он у них один на всех.

— Я только задержание произвел, — ответил Фикс. — Я пока еще не следователь. Но скоро, кажется, буду.

— У вас есть «список смертников»? — спросил Казинс, чтобы произвести впечатление на собеседника, хоть и не понимал, зачем ему это. Имелось в виду: я хоть и сотрудник прокуратуры в немалом ранге, однако знаю, как копы набирают очки. Фикс, однако, никакой подоплеки в вопросе не уловил. Вытер руки, вытянул из заднего кармана бумажник и стал перебирать его содержимое.

— Четырнадцать, — сказал он и протянул список Казинсу, который, прежде чем взять, тоже вытер руки.

На вдвое сложенном листке бумаги с напечатанными внизу словами «Фрэнсис Хавьер Китинг» имен значилось не четырнадцать, а гораздо больше — около тридцати, наверно, но половина была аккуратно зачеркнута и тем самым как бы знаменовала служебные успехи Фикса.

— О господи, — сказал Китинг. — Столько покойников?

— Почему покойников? — Фикс взял листок и проглядел перечеркнутые имена. — Ну да, кое-кто уже на том свете. А остальные либо масть сменили, либо завязали, либо сгинули куда-то. Да какая разница: так или иначе выбыли.

В дверном проеме возникли две пожилые дамы, в нарядных «церковных» платьях, но без шляпок. Когда Фикс повернулся к ним, они синхронно ему помахали.

— Бар еще открыт? — спросила та, что была пониже. И для полного правдоподобия даже икнула, отчего ее подруга зашлась смехом.

— Моя матушка, — сказал Фикс, а потом представил и вторую даму — крашеную блондинку с веселым открытым лицом: — Моя теща. А это — Эл Казинс.

Казинс снова вытер руку и протянул поочередно одной и другой:

— Берт, очень приятно. Что будем пить, леди?

— Что осталось, то и будем, — ответила теща. Лишь туманный намек на красоту дочери угадывался в ее осанке, в строгой манере держать плечи, в линии длинной шеи. До чего же бесчеловечно обходится с женщинами время.

Казинс взял первую попавшуюся под руку бутылку — это оказался бурбон, и, смешав его с соком, наполнил два стаканчика.

— Отличная вечеринка получилась, — заметил он. — Там все еще идет веселье до упаду?

— Я думаю, все просто заждались, — сказала мать, принимая стаканчик.

— Ты ненормальная, — ласково сказала теща.

— Вовсе нет, — возразила мать. — Я — предусмотрительная. И тебе советую.

— Чего заждались? — спросил Казинс, передавая дамам следующую порцию.

— Крещения, — пояснил Фикс. — Мама боялась, что малышка умрет некрещеной.

— Она что — болела? — удивился Казинс. Сам он воспитывался, как принято говорить, в лоне епископальной церкви, хотя давно отошел от нее. И насколько он помнил, усопшим младенцам полагался рай, даже если они не успели воспринять таинство крещения.

— Она здорова, — ответил Фикс. — Вполне.

Мать пожала плечами:

— Да откуда ты знаешь? Неизвестно, что происходит внутри грудного младенца. Тебя и твоих братьев окрестили, когда вам не было еще месяца. А этой девочке, — обратилась она к Казинсу, — скоро год. На нее даже не налезла наша семейная крестильная рубашечка.