Читать книгу "Последняя треть темноты - Анастасия Петрова"

— Ты куда?

— Домой. Извини. Люди умирают.

Саша сделала еще шаг.

— Подожди, что ты говоришь? Какие люди?

— В Пантене трех человек убили вчера вечером. Ты что — новости не смотришь?

— Н-нет… И за что их убили?

— После марша коммунистов и центристов. Началась драка. Убили двоих черных, а потом одного белого. Палками забили, дубинками. Кажется, все трое работали на одну американскую компанию, которая хотела купить французский фармацевтический завод, а он отказывался поставлять лекарства в Африку…

— То есть, цвет кожи тут ни при чем?

— Не знаю. Думаю, тут при чем жадность.

Мальчик молча ждал вопросов, словно делал Саше одолжение.

— И… ты… что ты… там делаешь?

— Где там?

— У себя дома, — Саша кивнула на дом.

— Вообще-то, это не твое дело. Но я читаю сводку новостей. И собираюсь уходить. У меня дела, — мальчик внимательно посмотрел на потертые носки своих ботинок. — Как тебя зовут?

— Саша.

— Саша — красивое имя.

— Оно русское.

— Так ты русская? — мальчик удивился.

— Ну, я родилась в России, так что — да.

Мальчик покачал головой.

— А тебя как зовут?

* * *

Его звали Гантер, и дважды в неделю в свободное от школы время он разливал суп в столовой для бездомных при церкви Сен-Жермен в Пантене, где его отец служил священником. Гантер помогал приходу собирать одежду и книги, а дома сам нередко мастерил разные диковинные игрушки для детей — то музыкальные часы из мусора соберет, то деревянный поезд с железными колесами, то куклу, которую если за шапочку потянуть, то будто бы смех раздается. Знание, как и незнание, кончается бородой, сынок, уймись, всех детей на земле не одаришь, все желудки не набьешь, все рты не начинишь правильными словами, — говорил отец Гантера, когда мальчик подолгу не ложился спать, а сидел за столом и при свете голой подвесной лампочки вырезал из дерева нос и рот Буратино, привинчивал хвост Коту в сапогах, запускал в кукольном домике лифт.

В выпускном классе Гантер учился лучше всех, поэтому отец не видел смысла запрещать ему заниматься чем-либо вне стен школы. Запреты в их семье не были частью порядка. После смерти жены, да и при ее жизни, либеральный отец Гантера придерживался политики свободной воли. Ни режима дня, ни режима питания, ни домашних обязанностей, ни каких-либо правил поведения — Гантер все придумывал сам. Он рано вставал, спать ложился, когда чувствовал, что ни на что больше не способен, иногда перед сном смотрел по телевизору ерунду, футбол, детектив или, если везло и показывали хорошее кино, с радостью погружался в мир искусства. Он много читал — книг, газет, трудов по истории, интернет-блогов, прочесывал новостные ленты в соцсетях, где частенько зависал, ругал себя, снова зависал и, наверное, не покинул бы горящее здание, не написав об этом в Твиттере.

Гантер обожал мировую историю — оживлял взглядом густо исписанные книги, сидя за старым кухонным столом, накрытым не очень чистой клеенкой, и вожделея бутерброд с лионской кровяной колбасой, которую отец аккуратно нарезал кружочками и всегда держал в холодильнике наготове, чтобы перед сном после бокальчика вина или рюмочки коньяка было чем закусить. Изучая немецкие орудия пыток, условия строительства «Дороги смерти» из Таиланда в Бирму, Блокаду Ленинграда, войну во Вьетнаме, вторжения в Лаос и Камбоджу, стратегические бомбардировки, коммунистическую идеологию, информационную войну с Западом, Ивана IV, обстоятельства сожжения Кранмера в Оксфорде, крушение Римской Империи, создание фон Тирпицом мощного флота в Германии, проблему запуска первых в мире межконтинентальных ракет, борьбу Англии с восставшими колониями Америки, последствия крупнейшего американского налета на Токио в 1945 году и всё-всё-всё, что попадалось на глаза, Гантер чувствовал необходимость узнавать историю подробно, не гнушаясь деталями — кто во что был одет, кто что ел, какие предметы держал в руках, на чем передвигался, как выглядел. Одноклассники прозвали Гантера профессором и не упускали шанса воспользоваться его помощью в написании докладов по истории или в подготовке к зачетам. Правда, и Гантер держал руку на пульсе — с некоторых товарищей за готовый доклад брал деньги, немного, но как раз хватало на материалы для новой игрушки. Те, у кого денег не водилось, делали Гантеру мелкие подношения в виде конфет, шоколадок, гвоздей, шурупов и молотков, а Мари однажды в благодарность позволила себя страстно поцеловать.

Между школой и работой в приходе, за которую Гантер получал символические деньги, время у него всегда было рассчитано точно. Пятнадцать минут, чтобы в покое поесть, пять-семь минут, чтобы дойти до метро, сорок-сорок пять минут, чтобы доехать до дома, полчаса, чтобы взять вещи, просмотреть новости, выпить кофе, сделать несколько упражнений по французскому и успеть на службу до того, как хористка-клептоманка из второго ряда выйдет в туалет и направится в приходскую — шарить по карманам.

В первый раз, когда Гантер застукал сорокалетнюю вдову Марго, жилистую и печальную, за постыдным делом, она так плакала и просила прощения, что мальчик решил — это не повторится. Но когда через неделю у настоятеля из кармана во время службы пропал кошелек, стало ясно, что срывы носят вполне регулярный характер. Кроме Гантера, Марго никто не заподозрил, и когда мальчик с глазу на глаз обратился к несчастной хористке с обличительной речью, она снова плакала, снова просила прощения, кляла судьбу, жаловалась на нищету, на рецидивирующий рак груди, на отсутствие мужиков (то есть помощи, она хотела сказать) и голодные рты пятерых детей. Словом, сдать ее не представлялось никакой возможности, по крайней мере, для человека с добрым сердцем.

Иногда, если Гантер не успевал из школы, за Марго следил старик Поль, семидесятипятилетний, короткий и широкий, с махровыми усами и ярко-малиновым носом. Он присутствовал на каждой службе, во время причастия всегда отпивал из чаши гораздо больше других, а с хористкой был давно знаком, поэтому чуть Марго отойдет якобы в туалет, Поль — за ней. Все прихожане подозревали парочку в любовной связи.

Саша не очень решительно плелась рядом с Гантером, хотя слушала его внимательно. Говорил он интересно и много.

— Ты меня просвещаешь? — недовольно спросила она, остановившись на энном светофоре.

— Ты ведь сама за мной идешь.

— Я иду не за тобой, а домой. Просто нам по пути, и мне скучно.

— Так найди себе занятие.

— У меня их полно.

— Так не находи себе новых занятий, — Гантер усмехнулся, и на секунду его лицо показалось Саше приятным.

— А что? Сидеть часами в Сети, как ты, постить политические статьи и притворяться, что мне не плевать на незнакомых людей на другом конце планеты?

— А тебе правда плевать?

— Да ладно! Твоя одержимость насквозь фальшива. И ты не убедишь меня в том, что искренне переживаешь за негров в Африке!