Читать книгу "Кавказская Одиссея и граф Николаевич - Елена Мищенко"

– А не в магазине можно купить? Например, на заводе.

– Ты чего-то путаешь, дарагой. На завод работают люди, стоят бочки, делают коньяк, потом его забирают в бутилка, кладут в ящик и дают в магазин. На заводе делают, в магазин продают. Разве у вас не так?

– У нас тоже так. Но нам сказали, что тут можно купить с завода.

Тут к нам подошел пожилой человек и отвел немного в сторону.

– Ты откуда приезжал?

– Мы из Киева.

– Ви точно не комиссия, а то плохо будет.

– Да нет, мы туристы.

– Хороший город Киев, большой город Киев, а вы люди с Киева какой-то странный. Чего кричишь, как сумасшедший. Приехал себе, подошел спокойно, спросил все что хочешь, про дорога, про погода. Потом говоришь: «Хочу выпить, но денег мало. Что советуешь». Мы бы угостили. Ты же на Кавказ приехал, дарагой.

– Да нам бы коньяк купить.

– Так бы и сказал. Эй, Абдулла. Это к тебе приехал ЯЯ из Киев.

Подошел Абдулла, молодой, очень смуглый человек с усами в промасленной кепке, и сразу спросил:

– Сколько брать будешь?

– Да вот у нас тут кухлик литра на четыре.

– Я сейчас иду на завод, я там все время работаю. А ты за мной не ходи, даже туда и не смотри, как будто ты меня не знаешь. Через 15 минут я выезжаю на большой машина через этот большой ворота и медленно еду по этот дорога. Ты садишься в свой машина и тоже едешь по той дорога. Когда я нажимал сигнал, ты остановился.

Действительно, через 15 минут из ворот выскочила полуторка и, побуксовав у входа, ринулась в ту сторону, откуда мы приехали. Абдулла через пять минут остановил машину и выскочил с криками:

– Стой, стой! Уже приехал! Извини, сигнал опять не работал. Бери посуда.

Улица, на которой мы находились, слабо была приспособлена для конспирации, но Абдуллу это не смущало.

– Ты знаешь, у нас очень строго. Потому я так далеко ехал, – сказал он и начал вытаскивать из-под рубахи грелки. – Давай пробовать будем.

– Нет, не можем, мы за рулем.

– Подумаешь, за рулем! А я что, не за рулем? У нас милиция сама пьет и всем разрешает. Хороший коньяк, юбилейный. Тут 4 литра. 4 рубля за литр. Давай 15 рублей.

Мы не стали вдаваться в неточности его арифметических расчетов. Коньяк пришлось-таки попробовать. Он, действительно, оказался отличным.

– Если понравится – пиши. Я сделаю посилка. Есть еще очень вкусни гранат.

Мы обменялись адресами и немного навеселе двинулись в сторону подъема на Гек-Гель.

Здесь мне бы хотелось сделать небольшое отступление. С Абдуллой я, действительно, впоследствии одно время переписывался. В связи с тем, что я представился Шурой, а письмо подписал Александром, он свои послания начинал эпически: «Дорогой Александру и Шура». Он считал, что у меня двойное имя. Его просьбы были несложными. «Пришли мне абмундировань для мой прумянник 12 лет». Заказы его «прумянника» я удовлетворял, и в ответ получал посылки с коньяком. Коньяк был разлит в большие бутылки от шампанского. Чтобы бутылки не разбивались, он между ними прокладывал гранаты. Среди приятелей, прознавших о таком контакте, эти бутылки вызывали большой ажиотаж. У моего отца эта посылка вызвала некоторые сомнения. Поскольку он не знал о содержимом бутылок, он все время интересовался: «Зачем тебе такое количество шампанского? Разве приближается какой-то юбилей?»

ГРАФ НИКОЛАЕВИЧ

Первая посылка сослужила мне хорошую службу. Позвонил мне мой шурин Михаил Бялик из Ленинграда и сказал, что должен приехать в Киев его приятель – известный композитор Дмитрий Алексеевич Толстой, сын Алексея Николаевича Толстого. Он попросил, чтобы я его встретил, и дал мне номер рейса. «Как я его найду?» – поинтересовался я. «Ты его узнаешь, не беспокойся».

Поехать в аэропорт я не мог и приехал к агентству Аэрофлота, куда приходил автобус. Как только я вошел в зал агентства, я сразу понял, почему мой родственник сказал, что Дмитрия Алексеевича я узнаю сразу. По залу метался огромный мужчина в меховой кепке с козырьком, он был портретной копией Алексея Толстого. При этом он громогласно провозглашал, ни к кому не обращаясь:

– Что у вас за город такой безалаберный! Машину в аэропорт не прислали, машину в агентство не прислали, администратора нет, встречающих нет, называется, пригласили.

Я подошел и представился. Он очень обрадовался. Повторил все свои жалобы и представил мне своих спутников – искусствоведа Раскина и его супругу. К этому времени появился администратор с машиной и кучей извинений. Мы отправились в гостиницу «Днепр», где им дали два приличных номера с видом на филармонию и Владимирскую горку. Обедать я пригласил их к нам, и они любезно согласились. Светлана расстаралась с закусками (тогда она уже была моей супругой), и на стол были поставлены бутылки Абдуллы. Дмитрий Алексеевич тоже удивился, зачем столько шампанского, но, узнав, что это азербайджанский коньяк «Юбилейный», очень оживился. И вот тут я понял, как кстати прибыла посылка Абдуллы. Толстой был непревзойденным рассказчиком. Он нам излагал удивительные истории, анекдоты, новости, шутил, смеялся и смешил нас. Мы сидели, открыв рот и, внимая ему, периодически хохотали. А он, не прерывая рассказа, вел в это время стол, говорил тосты, пил, ел, причем весьма активно, так что бутылки опустошались одна за другой. В общем, обед удался.

На следующий день они с Раскиным должны были идти в Министерство культуры на обсуждение заявки на балет «Аэлита». Толстой был композитором, Раскин – либреттистом. Постановка планировалась в Донецком оперном театре. Договорились после этого встретиться у меня и отпраздновать победу, в которой никто не сомневался. Я проверил содержимое посылки Абдуллы и понял, что она меня еще раз выручит.

На следующий день у меня все было готово, и где-то в три часа дня появились мои гости. Они были мрачнее тучи. Дмитрий Алексеевич тут же опрокинул бокал коньяка и начал громыхать:

– Нет, вы только подумайте, какие кретины. Это они мне говорят, что я не понял отца. Я, видите ли, не понял, а они, видите ли, поняли. Оказывается, я не отразил советский народ в этом балете. А весь советский народ у отца состоял из двух человек – инженера Лося и бывшего красноармейца Гусева. Как вам это понравится?

Нам это, естественно, не понравилось. Но его мудрый либреттист оказался значительно более гибким политиком.

– Послушай, Митя, – сказал он Толстому, – пока ты тут кричал, я все придумал. Мы ничего менять не будем. Мы просто перед началом даем преамбулу – апофеоз, где на сцену выйдет много статистов – советский народ, в том числе и космонавты. Апофеоз ты напишешь блестяще, в этом я не сомневаюсь, а дальше действие пойдет в соответствии с нашим либретто.

Как показало дальнейшее развитие событий, все, что предложил Раскин, вполне устроило чиновников от искусства. Он был очень умным человеком и хорошим искусствоведом. Раскин подарил мне две книжки, которые я потом с удовольствием прочел: «Растрелли – скульптор» и «Образ Шаляпина в русской живописи». В дарственной на книгах значилось «В память о киевских сидениях, с уважением…» и т. д.