Читать книгу "Богатые девушки - Зильке Шойерман"

Ах, разочарованно произносит он, конечно, он очень хотел бы сам найти сережку, но зато теперь он успокаивается и даже кладет голову мне на живот. Можно я выкурю сигарету? — спрашивает он, я киваю, и хотя сама я не курю, но в таких случаях я делаю затяжку-другую его сигаретой, это ритуал, такой же как тот факт, что я спрашиваю его, в какой стадии находится его развод с женой.

Этот развод длится уже полгода, и мне, как и прежде, очень трудно себе это представить, ибо они продолжают жить вместе, и он всегда спешит домой, чтобы не наносить ей еще большую обиду. Но, как он мне это преподнес, речь скорее идет о каком-то внутреннем, не видимом извне разводе. Все же ему намного легче рассказывать о нем, и он утверждает, что дела движутся. В обозримом будущем он будет говорить со мной не о жене, а обо мне, то есть о нас. В ответ я сообщаю ему, что в моей жизни существует Тимо, который якобы только и ждет, когда мы с ним окончательно разойдемся, так как отношения наши вконец разладились, но эта материя не особенно интересует Симона.

Как у тебя дела с женой? — спрашиваю я, ибо ее имя — Гизела — никогда между нами официально не упоминается, я вообще знаю его только из телефонного справочника.

Ах, вздыхает он, и у меня напрягается каждый мускул в безумной надежде, что на этот раз дело сдвинулось с мертвой точки.

Я не могу представить себе жизнь без нее, произносит он.

К сожалению, я не могу расценить это иначе, чем отступление. В конце концов, три недели назад он же говорил, что бракоразводный процесс продвигается, что он ищет квартиру, что это будет самое разумное, так как, несмотря на то что жена до сих пор сильно к нему привязана, для него это мотивация, так как он сможет чаще видеться со мной. И вот вам. Я не могу представить себе жизнь без нее. Чудо, что за фраза. Я чувствую себя так, словно меня из ведра окатили ледяной водой. Но потом я вижу, каким несчастным взглядом смотрит он на стену, и мое страдание с быстротой молнии превращается в сострадание. Но ведь все так и есть, вы вместе. Нет, озабоченно отвечает он, так больше не будет, а я думаю: надо надеяться. Но то, что я говорю, звучит совершенно иначе, потом ты когда-нибудь поймешь и осознаешь, что так было к лучшему, что на свете существуют и другие женщины. Лежа, я поднимаю руку, жест абсолютно бессмысленный, но так я могу рассматривать собственную кисть как некий посторонний предмет. Нет, конечно, я не могу ожидать, что в своих мыслях о новой партнерше он обязательно остановится на мне только потому, что я изредка, по видимости, совершенно случайно оказываюсь то рядом с ним, то на нем, то под ним. Я смотрю на свою руку — узкую и загорелую — и не нахожу никаких причин, мешающих ему принять меня во внимание, тем не менее я чувствую себя дискриминированной, словно представительница какой-то редкостной и странной расы.

Возможно, вы сумеете вывести свои отношения на какой-то иной уровень, мудро поучаю я, такие отношения обычно длятся дольше, чем так называемая любовь, но он снова отрицательно качает головой; при этом он выглядит жалко, как пятиклассник, получающий внушение, нет, я уже ей не особенно нужен, и мне думается, что наш разговор или, лучше сказать, моя консультация достигает глубин, и, чтобы окончательно его добить, я могла бы сказать, ты нужен мне, ты очень мне нужен, я могу тебе помочь, но я вовремя прикусываю язык. Это выглядело бы так, будто я намеренно желаю сделать для него более ценной отнятую любовь к его подруге и одновременно предложить саму себя, то есть то, в чем он, может быть, и не нуждается, правда, такое ускорение ничему и не вредит.

Нет, говорит он, я влюбился в другую.

Я слышу эти слова. Сердце совершает сумасшедший кульбит, может быть, еще несколько, кто знает. Одновременно в голове у меня начинается невообразимый треск, нет, это невероятно, я готова вцепиться в него, покрывать ненасытными поцелуями, снова и снова спать с ним — сегодня он останется у меня на ночь. Я тоже влюблена. Говорю я грубым, внезапно севшим голосом, но он как-то странно на меня смотрит и говорит, ах да, и с отсутствующим взглядом сообщает, что речь идет об Ангелике, так уж звезды встали.

Ангелика? — спрашиваю я, этого не может быть, нет, нет, это попросту невозможно.

Да, вздыхает он, мы знакомы уже две недели.

Ну что ж, говорю я и встаю, это не очень долго. Сейчас я уже ничего не могу, мне ничего не нужно, я ничего не хочу, мне надо удержать фасон, но больше всего мне надо, чтобы он ушел, и он, словно прочитав мои мысли, со вздохом говорит, мне, пожалуй, пора.

Я не хочу видеть, как он одевается, я ухожу в ванную, где принимаюсь остекленевшим взором разглядывать себя в зеркале. Все в порядке, да, так и есть, все в порядке. Конец. Все. Хватит. Он застегивает ботинки, когда звонит телефон. Телефон, дружелюбно говорит он, ты не хочешь — но я уже не слышу его, голая, я бегу к телефону, хватаю трубку и делаю нетерпеливый жест в сторону входной двери — уходи прочь. Так я пошел, не слишком уверенно говорит он, коротко целует меня в губы, ну, всего хорошего, и еще до того, как он закрывает за собой дверь, я кричу в трубку, Тимо, это ты, говори, и, так как в трубке на неуловимое мгновение повисает молчание, меня охватывает дикий, панический страх, что все не так, что это не Тимо, что Наташа, эта глупая, взбалмошная девчонка, беспощадно наказа на за свою глупость, что князь Андрей, и без того отмеченный жизнью, получил на войне тяжкую рану; на одре болезни он слабым голосом прощает ее, ему не суждено поправиться, и Наташа без конца плачет, и, охваченная самыми дурными предчувствиями, я смиренно спрашиваю, Тимо, ты меня слышишь, у тебя все хорошо, я испытываю невероятное облегчение, когда на противоположном конце провода раздается какой-то звук, и он говорит, да, логично, мы же договорились, что созвонимся, и он выполняет обещание, звонит, этот звонок надежен и неотвратим, как восход солнца. Я разочарована только в первую секунду, потом я спрашиваю, можно я сегодня приеду к тебе и переночую? — и в ответ на мою душу проливается бальзам, дружеский голос говорит, так в чем же дело, я думал, тебе просто хочется пару вечеров побыть одной, но конечно же ты можешь переночевать у меня, я говорю, просто настало время съезжаться и жить вместе, бери такси и приезжай.

ЛИЗА И НЕБЕСНОЕ ТЕЛО

Когда я выхожу из книжного магазина, то, вопреки обыкновению, несу не пластиковый пакет в руке, а держу в голове рассказанную мне Лизой Краусс историю. Это произошло совершенно случайно, так как на улице крупными печальными каплями падал на землю дождь, Лиза все время ощупывала свою чашку, а глаза у нее были как у кролика, с которым некто произвел весьма странный и редкостный эксперимент. Н-да, сказала она, прежде чем я покинула магазин, поди, не всегда удается легко отделаться, да? Я кивнула, хотя меня не покидало подозрение, что она что-то спутала, перепутала секс с жестокостью, подчинение с любовью, а любовь с капитуляцией, но ладно, в конце концов, и в этом тоже можно видеть что-то позитивное — несмотря на то что сама она не желала страдать, она просила о мире и покое, так вот. Ну что ж, мне пора идти, сказала я, одарив долгой прощальной улыбкой нашу короткую дружбу, и пошла к двери. Только теперь, когда я, собственно, уже подхожу к дому, я замечаю, какое сильное впечатление она на меня произвела своим непритязательным рассказом о невероятных переживаниях; я замечаю также, что не могу в мыслях отделаться от нее, как будто мне довелось сквозь зрачки ее светло-голубых глаз заглянуть в черный колодец ее души и увидеть там ужасающие вещи, разглядеть обстоятельства, имевшие какое-то отношение и ко мне, и я решила не садиться в трамвай, а идти домой пешком и притом обойти квартал, о котором она мне поведала. Гауптвахта, Конский рынок, Верхняя Кайзерштрассе. Я иду быстро, словно что-то ищу или кого-то преследую, прохожу мимо хозяйственных лавок и первых баров. Двое детишек играют в луже, и я нахожу, что, в общем, здесь неожиданно все оказывается довольно мирным, словно люди и вещи могут легко заключать между собой дружбу. Но ведь уже семь часов вечера, а особенное оживление еще не наступило. Монотонная смесь восточной музыки и попсы ловит в сеть мою раннюю усталость, из будки, где жарят кебаб, доносится острый дух подгоревшего мяса, мешающийся с вонью мочи и едким ароматом чистящих средств. Как можно представить себе Лизу, шедшую здесь две недели назад? Я закрываю глаза, наступает ночь, улицу пунктирами освещает розовая и лиловая световая реклама. Контуры упрямо расплываются, я пытаюсь из разрозненных кусочков собрать образ Лизы, идущей по этой улице, вокруг мерцает и мигает, образ не становится резче, у меня в ушах звучит ее писклявый голос, они просто меня достали, я хочу сказать, одними своими взглядами, храбрая маленькая Лиза, как ребенку, детали видятся ей громадными и устрашающими. Она игнорирует ухмылки разных субъектов, особенно же грязно щерится какой-то усатый толстяк, стоящий у входа в бар, на вывеске которого изображена гологрудая русалка, и демонстративно рассматривает стоящие напротив жилые дома, некогда чистые и белые, а теперь потемневшие и грязные, особенно внизу — они стоят, словно гнилые зубы. Публичные дома, закусочные, ночные кабачки. Рядом с Лизой черепашьим шагом тащится большой «комби», двое мужчин высовывают из окон свои темноволосые головы и окидывают ее с головы до ног оценивающими взглядами. Она тянет вниз короткую, открывающую живот футболку с клубничным узором, на мне было что-то слишком короткое, слишком пестрое — с фруктовым узором, рассказала она, так вот. Дождь водяной пеленой окутал маленький книжный магазин, и Лиза, одетая в свое привычное старое платье, виновато улыбается. Там, в привокзальном квартале Франкфурта она в тот момент даже испытывала благодарность судьбе, она была благодарна за свои тусклые, как у мышки, темно-русые волосы, за ножки, которые, словно две бледные палочки, торчали из-под юбки, она тогда испытала невероятное облегчение, потому что те типы в машине скоро потеряли к ней всякий интерес и отвернулись, как от наскучившей стенки, но потом она устыдилась, так как ей стало ясно, что шансы понравиться Сёрену у нее не особенно велики. «Комби» неожиданно и непонятно зачем ускорился — только для того, чтобы тут же затормозить перед забитым стоящими машинами перекрестком и присоединиться к изматывающему нервы непрерывному вою клаксонов, который Лиза воспринимала как предостерегающий сигнал. Она знает этот район по детективным фильмам, в которых ревностные комиссары со своими привлекательными помощниками расследуют преступления торговцев наркотиками и сутенеров и допрашивают в освещенных красными фонарями клубах женщин, у которых с лиц кусками отваливается косметика, а груди выглядят так, словно они вот-вот выскочат из бюстгальтеров, чтобы признаться и покаяться, Лиза все же не ожидала, что поход в этот квартал окажется таким неприятным. Н-да. Хорошо еще, что для успокоения души она взяла с собой маленький пистолет, который ей купила мать, когда узнала, что на свою первую книготорговую конференцию Лиза поедет в опасную Польшу — одна и на автомобиле. Лиза радуется, время от времени ощупывая в сумочке холодный продолговатый металлический предмет, и говорит себе, по крайней мере, теоретически я могу защититься.