Читать книгу "Черт-те что, или Праздник первого зуба - Гру Дале"

Он спросил об этом Ибн-Кошмарыча, и тот ответил, что улыбки — это что-то вроде подарков, которыми люди каждый раз обмениваются при встрече.

— Такой у них обычай, — сказал Ибн-Кошмарыч и криво улыбнулся для наглядности. — А нам с тобой положено всё делать не по-людски, значит, и улыбаться нам никак нельзя. Хотя строго между нами, — прошептал Ибн-Кошмарыч на ухо Бамбулю, — в чём я людям больше всего завидую, так это в том, что они могут смеяться сколько захотят.

«Это тоже здорово, — подумал тогда Бамбуль, — но, конечно, самое лучшее в людской жизни — это подушки. Настоящие. Мягкие. Коснёшься щекой её гладкого бока, и сразу заснёшь сладко».

Нет, если б ему предложили выбрать, он бы без колебаний выбрал подушку. Тем более, в подземье от улыбок мало толку, тут темень такая, что не всегда и разберёшь, что за нечисть идёт тебе навстречу. А как пошипит, сплюнет — так и понятно.

Злыдневна, как обычно, ловила в тёмном коридорчике Муравьёв и стоножек. Черти их просто обожают, особенно крупных — самых сочных на вкус. А если их ещё посолить да запечь в золе до черноты, такая вкуснотища — пальчики оближешь.

Бамбуль учуял бабушку издали, она пахла чем-то сладеньким: глиной, тухлой болотной водой, кленовым корнем. А вот разглядеть её он едва мог — в этом коридорчике не было даже огнедыра и стояла кромешная тьма. Бамбуль пробирался вперёд ощупью, держась за стену, и как он ни собирал волю в кулак, а всё-таки через несколько метров шаги стали почему-то короче, сердце в груди отчаянно заколотилось, шерсть на спине встала дыбом, кожа на шее покрылась мурашками, и Бамбуль стал шарить вокруг себя руками, беспрерывно облизывая губы. И тут он услышал треск. Раздался толчок, и где-то глубоко под землёй раскололась каменная плита, и трещина побежала по стене вверх. На Бамбуля посыпались пыль и камни. Он сел на корточки и затаился не дыша. В этих мрачных, глубоких расщелинах водятся гоффлокки. Они ни на кого не нападают, но они такие огромные и столько весят, что если такая туша надумает идти за тобой по пятам, то, к несчастью, ни протиснуться мимо неё обратно, ни пропустить её вперёд не получится. Так она и будет гнать тебя перед собой всё глубже и глубже, пока не загонит туда, откуда не возвращаются.

Кузен Бамбуля, черноглазый малыш Букабяк, и тётушка Вотбеда с длиннющими когтями так и пропали. От этой страшной мысли у Бамбуля затряслись плечи. Тут раздался новый толчок, и на Бамбуля посыпался каменный дождь.

— Ой, — причитал он каждый раз, когда новый камень падал ему на макушку, но не забывал бояться, как бы в шуме не подоспел сзади гоффлокк и не погнал его перед собой.

Бамбулю всё время казалось, что он слышит в темноте какую-то возню. Кто-то сопел рядом, дышал, пуская мокрые пузыри. Неужели действительно гоффлокк?

Вдруг рука его наткнулась на НЕЧТО. Бамбуль отпрянул, зубы у него застучали. ОНО было мягче камня, но твёрже корня. И ОНО шевелилось. Бамбуль прижал к груди палец, коснувшийся ЭТОГО, и стал дуть на него. У дьяволёнка похолодели и спина и ноги. Ой, сколько же здесь в подземье разной ужасти! А вдруг это подземный тролль? Или спящий дракон?

У Бамбуля так стучали зубы, что его шатало, он дышал часто и отрывисто, как запыхавшийся пёс. Глаза ничего не видели, но он чувствовал перед собой какое-то движение. Что-то медленно, не суетясь, поворачивалось к нему. Раздался хруст, будто что-то раскусили. Потом проглотили. В лицо ударило тяжёлым духом непереваренной пищи. От ужаса Бамбуль начал икать.

— Бамбуша, это ты? — раздался знакомый голос прямо у него над ухом.

— Бабуля?! — просипел Бамбуль и почувствовал, как отпустило живот.

— Ты что же, бабушки напугался?

Бамбуль дышал, всхлипывая, и вдруг почувствовал, как губы странно растянулись и свело мышцы рта. Короче, он был уверен, что улыбнулся, тем более что темнота на миг вдруг осветилась настолько, что он смог даже увидеть бабушку. Хотя в темноте Злыдневна, пожалуй, посимпатичнее выглядит. Вообще-то она похожа на куль среднего размера. Чужой скорее всего примет её за груду камней. Но Бамбуль, увидев блеск одного из трёх её глаз, так обрадовался, что чуть не заплакал. Глаза защипало, но он сдержал слёзы и только шмыгнул носом в темноте.

— Ой, Бамбуша, Бамбуша, — ласково пропела Злыдневна. — Это ты всё из-за зубов переживаешь, да? Папа мне рассказал.

— Не только, — пропищал Бамбуль тоненьким голоском.

— О-о? — сказала бабушка, и Бамбулю почудилось в её оканье нетерпение.

Он не решался продолжить, но если не спросить у бабушки, тогда ведь вообще не у кого будет узнать.

Он сделал глубокий вдох и заговорил.

— Дело в том… — начал он и запнулся.

Хвост его поджался, и мысли зажались тоже.

— В чём? — спросила бабушка и, проведя сухой, жёсткой рукой по его щеке, вздохнула недовольно.

— Дело в том… что камень-подголовыш слишком жёсткий. У меня от него шишки и ссадины.

— На затылке? — заинтересовалась бабушка и стала ощупывать цепкими пальцами его старые и совсем свежие синяки и шишки.

— Я хотел спросить, не знаешь ли ты, где мне раздобыть подушку?

— Подушку!!! — присвистнула Злыдневна, раздувая ноздри, и смерила его взглядом. Челюсти её двигались непрестанно, как будто она жевала. — Да, Бамбуль, всё-таки ты действительно штучка с ручкой, — сказала она и вдруг — о ужас! — расхохоталась.

Она смеялась так, что стена коридора разошлась, и в щель посыпались искры из кипящего в центре земли огня.

В эту секунду Бамбуль успел ясно рассмотреть бабушкино лицо со всеми бородавками, родинками и пятнами. Но тут она набрала полную грудь воздуха и снова расхохоталась громоподобным, диким смехом.

От этого люди на земле повскакивали с мест и прильнули к окнам. «Что это было?» — спрашивали они друг друга и недоумённо поднимали брови домиком — люди всегда так делают, когда встречаются с чем-то непонятным. Но потом они успокоились и, наверное, легли в кровати, подложив под голову мягкие, без единого камешка подушки, словно специально созданные для ярких, цветных снов.

Бамбуль вытряхнул песок из ушей, протёр зачесавшиеся глаза. В волосах на бабушкиной голове и в шерсти у неё на загривке ещё тлели угольки, освещая полную пригоршню отчаянно вырывающихся стоножек и сколопендр — закуску к обеду для всей семьи.