Читать книгу "Желания - Ирэн Фрэн"

Рут называла Дрогона доктором — видимо, давно его знала.

— Разумеется, — только и смог он сказать.

Она догадалась о его стеснении, поскольку добавила:

— У моей дочери была нелегкая жизнь.

Рут сказала «у моей дочери», но создавалось впечатление, что она говорит о самой себе.

— Она родилась в море, — продолжала Рут. — Это большая редкость в наши дни. Девочки, рожденные в море, как правило, очень импульсивны.

Ее глаза искрились — судя по всему, сама Рут не верила в это суеверие. Она предложила Тренди сесть и выпить бокал портвейна. Портвейн был старый, выдержанный, кожаная обивка кресла под рукой — старинной и мягкой. Тренди утопал в блаженстве. Он забыл, зачем приехал, забыл даже о пощечине, которую ему отвесила девчонка. Рут сидела напротив и пила так же, как и он, маленькими глотками, не произнося ни слова. Он едва решался на нее смотреть. Вдова, как сказал Дрогон; а теперь Тренди вспомнил, что он еще добавил: «Женщина из другого времени». В тот момент это определение показалось ему странным. Теперь он осознал всю его важность: хотя мадам Ван Браак была еще красива и молода, она отличалась от остальных женщин. Это трудно было объяснить, но казалось, какая-то ее часть живет в прошлом, думая о другом времени.

Поскольку Тренди не решался заговорить, он принялся осматривать комнату. Его взгляд привлекла библиотека. Рут воспользовалась этим, чтобы возобновить разговор.

— Мне нравится переплетать книги, — сказала она. — У меня есть несколько клиентов, некоторые приезжают издалека, чаще всего летом, во время отпусков. Разумеется, они нам не мешают. Юдит хочет возобновить в Париже уроки живописи. Только бы она не передумала…

Мгновение она колебалась.

— К счастью, у нас есть наследство. — Рут обвела рукой комнату. — И вы, наш пансионер! — добавила она со смехом.

Тренди тоже улыбнулся. Его хозяйка была такой старомодной и милой, что он совершенно расслабился. Он и вправду чувствовал себя хорошо в обществе этой женщины. И ее дом был словно живой, он жил своей жизнью. Ветер, игравший занавесками, вдруг пригнул пламя в камине.

— Ветер, — сказала Рут. — Такое часто бывает в это время. Я сейчас…

Она не закончила фразу и направилась к выходу, чтобы закрыть ставни. Ее движения были скупы и отличались ритуальной строгостью. Когда она проходила под лампой, на ее лицо упал свет, и Тренди отметил, что теперь оно стало абсолютно непроницаемым.

— Могу я вам помочь? — спросил Тренди и собрался пойти за ней.

— Нет. Сегодня вечером вы слишком устали.

Он не послушался. Рут останавливающим жестом взяла его за запястье. Ее кожа была упругой и очень нежной.

— Но обещайте, что завтра…

— Да, завтра непременно. И все другие вечера — тем хуже для вас!

Рут вновь рассмеялась, уже снаружи с силой отдирая от стен дома тяжелые створки белых жалюзи.

Потом она отправилась хлопотать на кухню. Тренди вновь предложил свою помощь, ему вторично вежливо отказали. Оставшись в одиночестве, он начал прохаживаться из гостиной в вестибюль и дальше в столовую. Так же как и наверху, здесь были очень большие окна. Теперь, когда Рут закрыла ставни и изнутри завесила стекла двойными шторами из чинца, Тренди изменил мнение о доме: он походил на корабль, хотя комнаты были просторными, а убранство виллы никоим образом не напоминало убранство какой-нибудь яхты. Здесь были обычные для дома шкафы, кофры, кресла, посуда, картины. Ощущение Тренди было смутным, просто ему вдруг показалось, что он очутился на корабле, потрепанном многочисленными бурями и рифами, плывущем от архипелага к архипелагу, чтобы когда-нибудь достигнуть земли, но все не находящем пристанища. Даже встав на якорь в уютной гавани, он все равно будет стремиться в море. Картина, висевшая над камином в гостиной, привлекла внимание Тренди. Он удивился, как мог не заметить ее раньше. На картине был изображен корабль, атакуемый гигантским спрутом. Щупальца чудовища обвились вокруг мачт, корабль накренился и вот-вот мог опрокинуться. Это было великолепное полотно в примитивном жанре и, вероятно, старинное. На позолоченной раме было написано современными буквами, не вязавшимися с самой картиной: «Счастлив прибывший в порт». Буквы были выведены тщательно. Глядя на эту надпись, становилось понятным, что прославлявший счастье прибытия в порт неоднократно сам испытывал это чувство.

Обнаружить автора надписи не составило труда. На соседней стене, рядом с библиотекой висел портрет капитана. Его сходство с Рут было пугающим. Но это была именно Рут в образе печального мужчины, Рут без улыбки, Рут, состарившаяся от бессонных ночей. Ее отец или дядя, во всяком случае, близкий родственник. Позади него художник изобразил план Амстердама, и Тренди, пораженный мучительным выражением лица капитана, не мог удержаться от сравнения концентрических каналов города с семью кругами ада.

Ветер усилился. Тренди теперь различал шум волн, разбивающихся об утесы. Хотя, возможно, это была только иллюзия. Он все еще ничего не знал о «Светозарной», он прислушивался к ее шумам, к ее тайным запахам, то вздрагивая от потрескивания дров и отблесков огня на мебели, то принюхиваясь к свежему запаху воска. Он рассматривал голубой и белый фарфор в посудном шкафу, телескоп, старинную астролябию. Все здесь дышало стариной и роскошью. Внезапно Тренди пришла в голову мысль: этот дом не имел корней, вот почему он подумал о корабле. Или же его корни были не отсюда, а из Голландии, на что указывали изразцы из Дельфта, украшавшие вход, и фламандские кресла, стоявшие между окнами.

— Я иду! — крикнула Рут из глубины кухни. — Уже иду, потерпите!

Но Тренди никуда не торопился, испытывая неведомое ему наслаждение — от возможности не спешить и просто прохаживаться из комнаты в комнату. Лампы высвечивали самые неожиданные предметы. Тренди удивился, что не заметил раньше каменную статую, стоявшую у подножия лестницы — двух огромных тритонов, чьи вывернутые мощные чешуйчатые хвосты, должно быть, поддерживали на каком-нибудь фронтоне Амстердама трон Нептуна. Еще он увидел абордажную саблю, отпиленный кусок мачты, документы адмиралтейства, разложенные в идеальном порядке. Ему показалось, что каждый предмет с незапамятных времен занимал определенное ему место. Порядок никогда не нарушался, на вещах ни пылинки. Пышные зеленые растения несколько смягчали этот морской антураж; все здесь было строго, соразмерно и красиво, и Тренди чувствовал себя на «Светозарной» уютно и спокойно.

А еще здесь были картины, рассказывавшие о прошлом. Пастели в серых тонах и гравюры давали полное представление о изменчивом нраве моря: бури, штили, приливы и отливы, смутные угрозы неизведанных морей. Картины рождали мечты о дальних путешествиях и бывших колониях, где люди говорили на разных языках, в основном на английском или голландском. «Клипер под парусами в Красном море», «Утес в бурю», «Праздник фонариков в Нагасаки», «Дворец правительства в Батавии»… Здесь были легкие фрегаты, отважно бросающиеся на огромные волны, и более старые корабли, с корпусами такими выпуклыми, что напоминали жабры или раздувшиеся от икры рыбьи бока; корабль, выброшенный на утес, корабль, севший на мель в Мозамбике, корабль, идущий ко дну на Шпицбергене среди айсбергов и китов.