Читать книгу "Пани колдунья - Лариса Шкатула"

— Кто на этот раз? — грозно спросила Лиза, не поддаваясь на нарочито униженный тон Гектора.

— Пустяшный человечишко, — презрительно скривился тот. — Купец. Несвежую икру привез…

— Несвежую? — сумрачно повторила Лиза и, не раздеваясь, как была в шубке и меховом капоре, стремительно пошла через анфиладу комнат к библиотеке, в которой отец любил проводить время и порой там же принимал гостей.

Она открыла дверь, против обыкновения, даже не постучав.

2

Князь Астахов Николай Николаевич, папаша юной княжны, сидел в кресле за массивным письменным столом, украшенным бронзовыми львиными головами. Он положил на этот самый стол ноги в гусарских сапогах со шпорами и, размахивая левой рукой, в которой была зажата кубинская сигара, что-то напевал.

Вид у князя был самый причудливый. К сапогам — длинный стеганый халат и чалма со страусиным пером, скрепленным крупным рубином.

— Вырядился! — сердито сказала Лиза, потому что прекрасно понимала: нелепый наряд отца — не что иное, как попытка ее рассмешить и тем самым отвлечь от происшествия, которое только что здесь произошло, хотя, по заверениям отца, не должно было произойти.

Не так давно Николай Николаевич торжественно пообещал дочери, что никогда больше не станет шокировать гостей всевозможными штуками, которым он научился у бродячих фокусников, когда путешествовал по Индии.

— Папа! — Лиза подошла и остановилась подле стола — сплошной укор. — Ты же обещал!

— А я и не нарушил обещание. — Князь тем не менее снял ноги со стола, стараясь не смотреть в глаза дочери. — Купец! Это же не гость.

— Как ты не понимаешь, что это еще хуже! — рассердилась Лиза. — Купец. Представь, если он расскажет всем, что ты вытворяешь. Молочница перестанет носить нам молоко, мясник — присылать мясо…

Да что я тебе объясняю! Ты хочешь, чтобы я осталась старой девой. Синим чулком.

Она была так расстроена, что выпаливала все, что придет в голову. Что бы она ни говорила, в случившемся ее больше всего волновал сам отец, который от тоски пускался на такие вот авантюры — показывал всевозможные трюки, которые он подсматривал или покупал у всевозможных престидижитаторов[3].

Он не понимал, почему фокусы, показываемые мастерами иллюзионного искусства в цирке, воспринимаются зрителями как должное, а в его исполнении кажутся колдовством, а вовсе не ловкостью рук или напряжением воли…

— Ну уж и старой девой… — смущенно пробормотал князь в ответ на горячую речь дочери. — Разве ты собираешься выходить замуж за мясника?

— Не прикидывайся. — Лиза вздохнула и села в кресло напротив. — Нынче же напишу тете Софи в Москву, пусть возьмет меня к себе. Мы с нею загодя беседовали, она не возражает…

— Что значит — не возражает?! — Астахов вышел из-за стола и стал возмущенно ходить по комнате. — Не забывай, что ты — моя дочь, а я пока еще твой отец! Ишь, моду взяли — на Европу оглядываться. Уж как царь Петр ни мудрствовал, как западные привычки ни насаждал, а Россия так и осталась страной патриархальной: совершеннолетняя ты, несовершеннолетняя — родителям изволь покоряться!.. С Сонькой я еще разберусь, не возражает она, видите ли, старая курица!..

— Тетя Софи здесь ни при чем. Это ведь я ей такое предложила, а не она мне.

— А она могла сказать: как решит папенька, так и сделаем. И не идти на поводу у глупой девчонки!

— Ну да, она, значит, должна о твоей репутации заботиться. После того, как ты с нею уже пять лет не разговариваешь, на письма не отвечаешь и всем рассказываешь, что у тебя ни братьев, ни сестер нет…

Видишь, опять разговор в сторону увел!

— Прости, Лизочек, душа куражу захотела! Этот купчишка был так самонадеян, так высокомерен, что я просто не мог над ним не посмеяться…

— И в каком ты виде перед ним предстал?

— Да ни в каком! Клянусь, из-за стола не выходил…

— Все ясно, змею ему показывал. Кобру небось.

И откуда она у тебя появлялась?

— Из-за портьеры, — буркнул Астахов, сраженный догадливостью дочери.

— А перед тем заставил его на графин глядеть?

— Понятное дело, пообещал его водочкой угостить, а пока он на хрустальное стекло любовался, я ему зрение и отвел… Уж больно ты со мною строга, душечка! Я в Индии столько всего узнал, и что же теперь с этими знаниями делать прикажешь, если они против воли наружу просятся?

На самом деле в фокусе, который показал ее отец купцу, ничего таинственного не было. Ежели, конечно, знать секрет. Так называемый магнетизм. Внушение. Свою жертву отец заставлял смотреть на что-нибудь блестящее, сосредоточиться, а сам тем временем внушал ей какие угодно видения. Больше всего Астахову нравилось пугать свои жертвы змеями: кобрами или, того паче, анакондами…

— И ты не нашел ничего лучше, как пугать невежественных людей… Может, тебе в петербургских салонах представления устраивать, публику веселить?

Поговорим с Дементьевыми, этими завзятыми театралами и меломанами. Уж они-то тебе аншлаг обеспечат… Подумай над моим предложением, а? Будь мы победнее, могли бы таким манером деньги зарабатывать, а так… сиротскому приюту благотворительность окажешь…

— Я тебе не шут балаганный! — обиделся Астахов и вернулся к столу, чтобы сесть в свое любимое кресло. — Наших скучающих Печориных веселить! После такого женихов у тебя не прибавится!

Представительская сигара в его руке погасла, и он с досадой бросил ее в корзину для бумаг.

Теперь князь сидел за столом, подперев рукой красивую голову, и не смотрел на дочь, целиком уйдя в свои мысли.

Лизе стало жалко отца. Нестарый, энергичный, полный сил мужчина попросту не знал, куда себя девать. Он никак не мог найти забвения и покоя после случившейся трагедии, когда из его жизни ушла единственная женщина, которую он любил, — мать Лизы. И почти в это же время уехал из дома наследник — старший сын князя. Уехал и затерялся где-то на просторах России.

Князь совсем забросил свои хозяйственные дела, и, если бы не умный, знающий управляющий, огромное имение Астаховых давно бы пошло прахом…

В свое время Николай Николаевич дал приют семейству своего товарища — Виктора Гаврилова, с которым когда-то учился во Франции, в знаменитой Сорбонне[4]. Гаврилов оказался по-настоящему талантливым управителем. Он разумно сочетал новые методы обработки земли с искони принятыми в этих местах, к крестьянам относился с сочувствием.

Как это ни парадоксально, крестьяне Гаврилова любили. И ходили к нему со всякой своей нуждой, не хуже, чем к третейскому судье.