Читать книгу "Американец - Массимилиано Вирджилио"

На кухне мальчишка. Лет семь-восемь. На нем похожее на намордник приспособление для исправления прикуса.

– Тссс. – Мужчина прикладывает палец к губам. – Тссс.

Но ребенок и не собирался поднимать шум, он продолжает наливать в стакан молоко.

– Возвращайся в кровать, – шепчет мужчина, – я сейчас уйду, только очень прошу, не снимай эту штуковину, пока дантист не разрешит: у тебя будет шикарная улыбка.

Мужчина проносится по коридору и замирает, глядя в дверной глазок. Снимает цепочку, щелкает замком. Открывает дверь – и он уже снаружи.

– Эй! – кричит карабинер с лестничной площадки. – Стой, или я стреляю!

И стреляет, сволочь. Мужчина бросается обратно и захлопывает за собой дверь. Все кончено, он в ловушке. О том, чтобы добраться до Серджо по лестнице, и речи быть не может. Легавый орет как оглашенный:

– Сюда, скорее! На третий этаж! Он заперся в квартире!

Снова стук в дверь:

– Открывайте, это карабинеры! Открывайте, или мы выломаем дверь!

Зажигается свет в спальне. Мужчина бежит обратно по коридору, на кухню, оттуда на балкон. Мальчишка так и стоит со стаканом в руке.

– Отойди, – командует мужчина, разбегаясь.

– Стой, или я стреляю! – кричит карабинер за его спиной, держа оружие наготове. – Подними руки и встань на колени, или я стреляю!

Мужчина смотрит на парнишку и улыбается ему.

Стреляет, сволочь.

И он прыгает.

* * *

Новость о том, что Винченцо Макулатурщик, спасаясь от облавы, прыгнул с балкона, разлетелась по району в считаные минуты. Уже через несколько часов он удостоился нового прозвища – Человек-паук. Мало кому удалось бы упасть с высоты третьего этажа и выжить. Винченцо Человеку-пауку удалось. Однако его все равно поймали и больше двух месяцев продержали под охраной в больнице, куда он попал с переломом обеих рук, бедренной кости и семи ребер.

Моим родителям пришлось отвечать на каверзные вопросы карабинера: какие у них отношения с жильцами с четвертого этажа? Почему в такой холод они оставили балконную дверь открытой?

– По привычке, – ответила мама. – Немного свежего воздуха никогда не помешает.

Отец косо посмотрел на нее: эту подробность лучше было оставить при себе. Карабинер почувствовал, что здесь что-то не так, но допытываться не стал. Пришла моя очередь, и я рассказал о том, что видел. Все это время я воображал, какой фурор произведу в школе, когда поведаю о выпавшем на мою долю невероятном приключении. Вот только придется немного приукрасить сцену допроса, учиненного силами правопорядка, поскольку карабинер потратил на меня всего две минуты, потом улыбнулся, надел фуражку и, направившись к выходу, извинился за то, что его коллеги выломали дверь.

– Занесите в казарму счет от слесаря, – сказал он, – и мы возместим убытки.

– Да ничего, что вы, – возразил отец, которому не терпелось покончить со всем этим.

– Правильно, раз сломали – пусть чинят, – проворчала мама из-за его спины.

Чуть позже папа позвонил в банк, сказал, что приболел, и попросил отгул, а мне разрешили не ходить в школу.

Все утро мы провели дома, закрыв окна и опустив ставни. Родители не произнесли ни слова. Мать встала к плите, а отец поочередно просмотрел все выпуски новостей. Несколько часов спустя он облегченно выдохнул: к счастью, никто ни разу не упомянул ночное происшествие.

После обеда ему позвонили и сообщили, что на следующий день он должен явиться в казарму, чтобы запротоколировать свои показания. Не стоит волноваться, заверил карабинер, это чистая формальность. Отец положил трубку, поднялся с дивана, пришел на кухню – мать ждала его за столом, – и тут, наконец, началась ссора.

До меня доносились приглушенные крики: то ледяной, то взволнованный голос отца, обвинения в адрес матери, потом ее плач, мольбы о прощении. Больше никогда, твердила она, больше никогда. Больше никогда она не откликнется на такую просьбу. Но он не может лишить ее еще и этого, ведь ради него она отказалась от всего – сначала от своей жизни в Неаполе, потом от Бари. В столовой была нужна ее помощь. Американка – святая женщина, которая попросила об одолжении, и она согласилась.

– Святая? Если она действительно святая, как ее угораздило выйти замуж за дьявола? – возразил отец.

– Шшш! Какой еще дьявол? Что ты вообще знаешь о жизни других людей?

– О некоторых людях я знаю предостаточно.

– Он не дьявол, можешь спросить у малыша, – отрезала она. – Он ему даже пообещал красивую улыбку.

Они ругались несколько часов, а потом ко мне в комнату зашла мама и попросила забрать покупки у дона Гаэтано, хозяина колбасной лавки. Она впервые дала мне такое поручение. Это совсем не страшно, подбодрила мама, протягивая десять тысяч лир. Она уже позвонила в лавку, и дон Гаэтано ждет меня у входа.

Я вернулся с полным пакетом ненужных нам продуктов. Понимая, что родители просто нашли предлог, чтобы избавиться от меня, я решил отплатить им ложью. Случай тотчас представился: к моим ногам подкатился мяч Лео. Я не задумываясь вернул пас.

– Ты из первого «Д», – сказал он. – Дружок Даниелино Карапуза.

Я кивнул. Хотя мы жили в одном доме и наши матери виделись каждый день, мы ни разу даже словом не перемолвились и ничего не знали друг о друге. Или, по крайней мере, он обо мне ничего не знал; я же был наслышан о его коллекции из полудюжины комплектов футбольной формы и о том, как однажды во время перепалки, разразившейся возле дома, при поддержке верного Николы он обхватил противника со спины, заставил того расставить ноги пошире и недвусмысленно подвигал бедрами, выкрикивая: «Педик! Педик! Сильвиуччо – педик!»

– Видел, какой утром был дурдом?

Он принялся подбрасывать мяч одной ногой. Казалось, к нему это все не имеет никакого отношения и душераздирающие крики от боли, которые мы все слышали, издавал не его отец.

– Мама весь день проведет в больнице. Передай своей. Вряд ли завтра она появится в столовой. – Мяч снова покатился в мою сторону, но не прямо в ноги, так что пришлось за ним тянуться. – Ну что, передашь?

Мой пас вызвал странную ухмылку на лице Лео.

– Слушай, а ты правда был с ним? – Он остановил мяч подошвой. – Ну, перед тем как он прыгнул.

Меня словно парализовало. Я окаменел. Пускай меня и грела мысль о том, что весь квартал узнает о моей роли свидетеля, но когда я обнаружил, что Лео тоже в курсе, то испугался. В памяти всплыла утренняя сцена. Давление пластины на нёбо, подъем на рассвете, стакан молока, улыбка беглеца. А потом крики карабинера и моя мама в халате на пороге кухни.

– Он же не умер? – Мой голос дрогнул.