Читать книгу "Кривая дорога - Даха Тараторина"

— Кажется, я её боюсь, — с ужасом осознала я.

— Кажется, я тоже, — согласился злобный кровожадный оборотень.

К утру я со скамейки всё-таки упала. Чтобы не так обидно, одеяло утащила с собой. В итоге Серый так плотно прижался к остывающей печи, что рядом с ним могло бы поместиться ещё две Фроськи. Я же устроилась ровненько под лежбищем, завернувшись, как в кокон, и высунув наружу правую ногу, об которую и споткнулась Весея, вставшая лишь немногим позже вторых петухов (2).

— А чего это мы спим? — радостно поинтересовалась старушка у моей помятой физиономии. — Уж и петухи пропели, день белый на дворе, а они всё почивать изволят! Ну-ка, лодыри, подъём, подъём!

Серый тут же подорвался с места, забыв даже проснуться. Пепельные волосы сбились на сторону, как трава в ведьминых кругах, а тёплые со сна щёки горели смущением — неужто правда проспал? Ехидная старушка потирала ручки, довольная шуткой.

— Проснулись, детоньки? Ну, коль проснулись, чего ж разлёживаться?

Я было приготовилась к заданиям. Тоже верно: поели, поспали, пора и честь знать. А прежде отплатить добром за добро, с хозяйством старушке помочь, дров наколоть перед близящимися холодами, воды натаскать — колодец вон как далеко, аж через четыре дома, старушка одна набегается.

А Весея между тем продолжала:

— Чего ж разлёживаться, правда, когда можно вкусненького отведать. У меня и творожок с вечера припасен…

Нет, по хозяйству мы всё-таки помогли. Негоже пользоваться гостеприимством, а благодетельницу не уважить. Хоть бабулька и убеждала, что ерунда это всё, что ей деточек покормить да обогреть в радость, дел набралось вдоволь. Да и куда старушке править прохудившийся плетень, обрубать запаршивевшие яблоневые ветви и носиться по чердаку за летучими мышами?

Серому, знамо дело, досталось что потяжелее. А мне забава детская — мелких вредителей из-под крыши метлой погнать. Они, к тому ж, в край распоясались: шебуршат, пищат, ночью норовят в волосы вцепиться, днём в тёмные сени слетаются — проходу не дают, под ноги лезут. Давеча Весея полный чугунок овсяного киселя из-за них обернула. Да уберегла Макошь, что не на себя. А я поганцев метлой, чтоб неповадно! Плюнуть и растереть.

Я ощупью нашла в сенях лесенку, поднялась до лаза и откинула крохотную (и как пухлощёкая Весея пролезала?) дверцу.

Апчхи!

Видать, старушка никогда сюда и не поднималась. Противу всего дома, на чердаке царил беспорядок: подвешенные когда-то на балках для сушки веники осыпались на ворох тряпья, невесть чем заполненные мешки подпирали друг друга, укутавшись слоем пыли, поломанная утварь, что пользовать уже нельзя, а выкинуть пока жалко, черепки битой посуды, суховатка (3) с торчащими ветками, колыбелька, видавшая, наверное, ещё бабку нынешней хозяйки — что только не упокоилось здесь!

Я бесстыдно задрала юбку и перекинула ногу через последнюю ступеньку; самым лицом влезла в огромную паутину и брезгливо отплёвывалась, всё чувствуя на щеках липкую гадость и пытаясь понять, не заползает ли за шиворот хитрый паук. И нос к носу столкнулась с огромной летучей мышью.

Нет, когда я говорю, что мышь была огромной, я имею в виду, что она оказалась громадной! Нет, не как летучая крыса. Не как кот или даже откормленный годовалый щенок.

Летучая мышь была размером с телёнка!

К тому же развернула крылья, оскалилась и совсем уж неприличным образом продемонстрировала мне… кхм… свой зад. Не мышиный совершенно зад, между прочим.

Я кубарем скатилась по лестнице и выскочила на свет. Посмотрела вокруг. Мелкая морось неустанно щекотала ноздри; маленький аккуратный домик пыхал трубой: видать Весея снова затеяла угощение; обновлённый плетень прятал любопытную соседку, четвёртый раз пытающуюся заглянуть во двор или хотя бы проковырять новую дырку для подглядывания.

Заглянула в сени. Огромная летучая мышь вниз головой свисала из лаза в потолке и ехидно ухмылялась.

Я вооружилась метлой. Хорошенько подумала, взвесила её в руке и заменила топором. Снова вернулась в сени.

Мышь показала мне неприличный жест и юркнула обратно на чердак. Что ж, кажется, теперь моя очередь наступать.

Голова мне ещё дорога, поэтому первым в чердачное окошко я сунула топор, помахала им туда- сюда и, не заметив препятствий, поднялась сама. Никого. Не любит нечисть железа. И звезданутых (4) баб, вооружённых топорами, по-моему, тоже недолюбливает.

Хитрая тварь спикировала сверху. Я её даже не задела, лишь взмахнула оружием и отпугнула. Но та всё равно обиженно завизжала, рухнула и, неуклюже шлёпая, уменьшаясь в размерах на ходу и оставляя в пыли беспятые следы, сховалась в груде хлама. Рукой шуровать побоялась — оттяпает ведь и спасибо не скажет. Я тюкнула разок-другой по выглядывающей из кучи треснутой ступке без песта.

— По лбу себе постучи! — раздалось в ответ.

— Вылазь, — нерешительно потребовала я.

— ! — обругали меня из кучи.

Эх, надо было соли прихватить! Хотя чего уж там? Чтоб от этих гадёнышей избавиться, по-хорошему, дом надо сжечь, а солью уже пепелище посыпать. Да и то — как знать: анчутки (5) могут и к соседям перебежать.

Я уселась рядом, переводя дух и раздумывая, выслеживаю ли врага или в очередной раз подставляю свою буйную головушку под неприятности. Из укрытия горестно вопросили:

— Ну и долго ты там будешь сидеть?

— Пока не надоест, — огрызнулась я.

Донёсшееся шебуршание возвестило, что нечистик устраивается поудобнее, вьёт гнездо и что ему надоест намного, намного позже. Он вообще тут живёт и, судя по всему, уже давненько. Странно, что шкодит только на чердаке да в сенях, а не донимает старую Весею целыми днями. Не извёл же до сих пор. Ну шумит по ночам, скребётся. Большое дело! Может, пусть ему?

Сказывают, анчутки — не домовые; с ними не договоришься, блюдечком молока не задобришь. А кто пытался разве?

— Пирога хочешь?

В груде хлама недоверчиво засопели.

— С грибами, — добавила я и смачно причмокнула.

Из-под тележного колеса высунулась сморщенная розовая мордочка, меньше всего походящая на давешнюю мышь. Беспятый (6) скривился, но всё равно заинтересованно уточнил:

— С лисичками?

Я кивнула:

— С лисичками.

— Неси свою гадость, — дозволил бесёнок.

Делать нечего: обещала — иди. Даже если слово дала зловредному духу. Я, хоть и ждала какой пакости и топор из рук не выпускала, полезла вниз за угощением.

Весея, знамо дело, занималась тестом. Часть пирогов уже источала сладостные ароматы со стола, часть румянилась в печи. Старушка долепливала последние и, судя по мечтательному виду, уже представляла как два приблудных недокормыша уплетают их за обе щёки.