Читать книгу "Кривая дорога - Даха Тараторина"

Да только не озёрная гладь манила Младена. У самой кромки стояла бледная, простоволосая, словно изломанная девка и жалостливо тянула руки. Уж не та ли, что в харчевне стояла, глаза боялась от пола поднять? А мальчишка бежал, что есть мочи, и тянулся навстречу.

— Эй!

Неслух и не думал останавливаться.

— Куда?

Только быстрей помчался.

— Стой, паршивец!

Паршивец стал, как вкопанный в нескольких шагах от русалки. А та словно и не его ждала, посмотрела прямо на меня, оскалила маленькие остренькие зубки и нараспев произнесла:

— Маренушкой примечена, Смертушкой отмечена…

Что?

Русалки являлись одна за одной, тянули бледные пальцы, указывали за спину мальчишке — на меня

— и всё повторяли страшные слова.

Темнота расползалась от озера, норовя ухватить, утащить к себе невинное дитя, что уже не под защитой благодатного огня, а русалки знай твердили своё. Ребёнок уже не бежал и не шёл, лишь стоял на месте, мелко подрагивая, вот-вот готовясь зарыдать. А чавкающая темнота подползала к его ногам.

Я осторожно, неспешно двинулась вперёд.

Русалки одновременно сделали шаг к Младену.

Я переместилась в сторону.

Поганые девки повернулись ко мне.

Маренушкой примечена, Смертушкой отмечена.

Маренушкой примечена, Смертушкой отмечена.

Маренушкой примечена…

Я последний раз ощутила плечами тёплый свет костра, тяжело вздохнула и кинулась в темноту.

— Пошли прочь!

Рык получился хорошим. Пугающим. Настоящим. Появившиеся клыки в кровь рвали ещё человеческие губы.

Русалки медленно уходили под воду. Они всё так же указывали на меня, но уже ничего не говорили. Младен, забыв, что собирался плакать, смущённо прикрывал мокрое пятно на штанах.

— Забирайте вашего отпрыска, — я из рук в руки передала мальчишку матери.

Та, кажется, и не заметила пропажи сына — ворковала с харчевником, да покусывала пухлые губёшки. Ну отбежал мальчишка на полверсты от праздника, эка невидаль!

— Чтоб не шлялся, — коротко объяснила она подзатыльник сыну и вернулась к прерванной беседе.

Серый, встретивший нас почти у самого костра (явился, защитничек!), протянул мне кружку с брагой

— равноценная замена потной детской ладошке.

Мы уже было отвернулись, но мальчишка снова кинулся ко мне, обхватил за колени (как дотягивался) и горячо зашептал:

— Я никому-никому не скажу, что ты волкодлак! А потом вырасту и на тебе женюсь!

Серый поперхнулся выпивкой. Не то взревновал, не то выразил соболезнования.

— Ты лучше за каждой тощей девкой не бегай, — ухмыльнулась я, — не ровен час, притопит.

— Не буду, — замотал головой Младен, — просто она так весело смеялась, я подумал, поиграть хочет…

И вот тут я обмерла. Потому что русалка не смеялась. Она горько плакала.

1 Спожинки — это праздник такой. Конец лета, срезание последнего снопа и вязание Велесовой бороды. Ничего не напоминает?

2 Ну и так понятно, что деверь — это брат мужа.

Глава 2. Привал

Ветер ткнулся холодным носом в шею. Месяц выглянул из-за тучек на часть (1) и тут же снова укутался темнотой — засмущался. Мы крались вдоль плетня, опасаясь потревожить ленивых, но чутких псов. Серый приложил палец к губам и потянул воротца на себя.

Дверца протяжно скрипнула. Куцехвостые псы-погодки выскочили из-под крыльца навстречу незваным гостям, но, поймав мой недовольный взгляд, поджали обрубочки и спрятались назад, не проронив ни звука.

Воришки из нас получились бы знатные!

— А ты точно избой не ошибся?

Серый легкомысленно хмыкнул — он не был уверен, что старая Весея не пошутила и не указала страждущему ночлега на первый попавшийся двор.

— Тогда несушку какую в сарае схватим и дёру.

— Ага, явились — не запылились!

Старушка выскочила на крыльцо, видать, стерегла гостей у двери заранее, предпочтя хлебосольство сну. Весея оказалась кругленькой, румяненькой и такой живенькой, словно готовилась покатиться колобком сражать окрестных лис прямо сейчас или, в крайнем случае, после плотного завтрака.

— Ждёшь их тут, ждёшь с самого вечера, маешься, калитки в печи держишь, чтобы не поостыли, а они шляются!

— Извините, — ошалело протянули мы с мужем.

— Куда мне ваши извините?! Марш к столу, пока совсем холодное есть не пришлось!

— Да мы же только с праздника, — заикнулась я.

— И что мне ваш праздник? Нет, ты мне скажи, что мне ваш праздник? Я видела как вы на тех проводах ели? Нет, не видела. А тут вы сядете вечерять как положено, как мне надо. И неча на меня зыркать! На мужа свого вон зыркай, а на меня не надь! Я энтих ваших Глазьев страшных повидала на своём веку!

— Что ты ей пообещал? — с суеверным ужасом вопросила я мужа.

— Да по хозяйству помочь… — испуганно протянул оборотень, — кто ж её знал, что она такая заботливая.

— Ага, заботливая. Небось завтра выяснится, что ей по хозяйству срочно нужен новый сарай. Или урожай собрать за день. Весь. Как расплачиваться будем?

— Ну так… Утро вечера мудренее? — Серый и сам уже начал опасаться бойкой старушки.

А старушка знай весёлым ёжиком каталась вокруг и заталкивала в избу:

— Чего это вы перешёптываетесь? Я вам перешепчусь! Шептунов на мороз! Вона тощие какие оба — кожа да кости, — цап меня за локоть, — откуда ж вы такие явились, глаза б мои не глядели!

И изба под стать хозяйке: маленькая, чистенькая, прибранная к празднику. А запах! Сияющая свежей побелкой печь отдавала тепло, выгоняя стылый ночной воздух из дому, дышала свежим хлебом и горячей глиной.

Весея вихрем носилась по маленькой комнатке, сметала невидимую пылинку со стола, переставляла крынку с молоком с места на место и всё, заботливая, не могла присесть сама.

— Да вы кушайте, детки, кушайте! Дайте вас попотчевать вдоволь!

Серый знай наворачивал угощение. От радушного приёма он тоже ошалел, но упускать возможность из-за такой ерунды не собирался. Он — не я. Не ждал от всякого подвоха, ножа в спину. Ещё верил людям. Почему-то.

Уложили нас на широкой скамье близ горячего печного бока. Весея бойко запрыгнула на полати, завесившись занавесочкой и постоянно посмеивалась, приговаривая, что за молодыми следить не намерена, но, вообще-то, будь она помоложе, она бы тут времени не теряла. Как бы именно она не теряла времени на короткой, жёсткой, хоть и заботливо прикрытой одеяльцем, скамье, старушка скромно умолчала.