Читать книгу "Украденное лицо - Тара Изабелла Бертон"

Они слушают классическую музыку, потому что Рекс любит классику, и Луиза тоже начинает ее ценить.

Они слушают «Травиату», Берлиоза и Шопена. Луиза моет на кухне посуду. Она смахивает с кухонного стола остатки кимчхи.

О Лавинии она даже не думает. Если она позволяет себе думать, то думает о Лавинии так же, как о Лавинии думают все (четвертый месяц трезвости и вникание в мистицизм творчества Симоны Вейль). Ей хорошо удается не думать о том, что она сделала.

Так что, когда вступает музыка, медленная, мрачная, скорбная и романтичная, в которой есть три повторяющихся ноты, звучащих, как вой, Луизе сначала кажется, что она слышит что-то знакомое, не вспоминая, что это за произведение, и даже когда она медленно, с каждым тактом все увереннее осознает, что это «Грезы любви» Листа, она не паникует. Фортепиано взмывает вверх, падает вниз, звучит тише и мрачнее, и Луиза не думает: Рекс и Лавиния лишились девственности в гостинице в «Утюге», думая об этой музыке (а может, может, может, и думает), но мыслей не высказывает, пока не видит лица Рекса.

Он очень, очень бледен. Нервно кусает губы.

У него такой вид, думает Луиза, как будто он привидение увидел.

– Слушай, Луиза?

У него хорошо получается делать вид, что это его не беспокоит. Луиза видит его насквозь.

– Не возражаешь музыку выключить?

– Конечно, – отвечает Луиза.

Она стоит на пороге кухни. Изучает его лицо. Глядит, как он ерзает, глядит на свой лэптоп и Лёбовское издание «Медеи», потом снова смотрит на стереосистему и становится еще бледнее, и хотя Луиза чувствует такой прилив адреналина, что ей кажется, что она в жизни никогда больше не уснет, она не трогается с места.

Она ощущает странное, болезненное могущество неподвижности. Она чувствует себя так, словно что-то ему доказывает.

– Да черт же подери!

Это единственный раз, когда Рекс на нее срывается.

– Что такое?

– Ничего. Ничего. Просто… Пытаюсь поработать, хорошо?

Луиза безупречно изящна, спеша к стереосистеме.

– Хорошо, – говорит она и выключает музыку.

Разумеется, Рекс не любит Лавинию. Рекс провел так много времени, не любя Лавинию, убегая от Лавинии, отдаляясь от Лавинии.

Именно поэтому он предпочел любить соседку Лавинии, не имеющую с Лавинией ничего общего.

– Спасибо, – говорит Рекс, когда музыка умолкает.

Он целует ее в лоб.

– Ты чудесная, – произносит он, а она отвечает: – Ты тоже.

Вы удивитесь, как легко проходит время вот в такой жизни. Когда не работаешь, разве что пописываешь для «Скрипача», «Белой цапли» и различных вариантов «Мужененавистничества». Когда проводишь ночи в чьих-то объятиях. Когда рано утром ходишь заниматься фитнесом под именем девушки, которую убила.

Вот разве что вы знаете, знаете о Луизе одну вещь. Вот какую: она всегда, всегда все облажает.

Вот каким образом:

Луиза иногда пользуется кредитной карточкой Лавинии. Вам об этом известно. Она ходит туда же, куда и Лавиния, чтобы засвидетельствовать свое присутствие, в одежде Лавинии (на всякий случай), в ее макияже и в ее темных очках.

Но однажды декабрьским вечером Луиза расслабляется. Она устала, ей хочется выпить, она расстроена, потому что Рекс попросил ее посмотреть вместе с ним «Возвращение в Брайдсхед», хотя он, наверное, достаточно хорошо знает Лавинию, чтобы помнить, как ей нравится этот сериал, так что вместо похода в веганский бар или туда, где подают очень дорогой чай, Луиза снова отправляется в «Бемельманс», чтобы выждать, пока не станет достаточно поздно, чтобы не беспокоиться о том, что миссис Винтерс заметит ее приход, и протягивает Тимми кредитную карточку Лавинии (не забывайте, что прошло четыре месяца, и никто даже не заметил, что Лавиния мертва, так что может, может, никому и дела нет).

Луиза сидит в «Бемельмансе» одна. Выпивает бокал просекко, потом еще один. Она в платье Лавинии 1940-х годов из черного крепа, которое она надевает с небольшим бархатным болеро тех же времен с золотым шитьем и заостренными накладными плечами, в миниатюрной плетеной шляпке с нарциссом. Губы у нее накрашены бордовой помадой Лавинии, которая так красиво на ней смотрится. Она надушилась духами Лавинии – хотя ни одно алиби в мире не требует пахнуть, как мертвец, хотя пузырек уже на исходе. Она пьет, пока не пьянеет до такого состояния, чтобы решиться ехать домой.

– Ой, зайка. – Афина бросает на табурет у стойки белую шубу. – Классно тебя здесь встретить.

Она усаживает рядом, даже не спросив разрешения.

– Тыщу лет, блин, тебя не видела. – Она мажет Луизу кремом-пудрой, целуя ее в щеку.

Луиза бормочет что-то нечленораздельное.

– Ты здесь с ней?

– Если бы! – пожимает плечами Луиза, словно это для нее легко (если честно, то со временем это стало гораздо легче). – Теперь она заявляет, что не пьет до самого Нового года.

– Господи боже – умереть не встать! Надеюсь, ты ей сказала, чтобы она пила на празднике в «Макинтайре».

– Может, она сделает исключение, – отвечает Луиза.

– Господи, ты погляди-ка… блин… ты такая худая, что я уже забеспокоилась.

– Спасибо, – говорит Луиза.

– У меня не жизнь, а сплошная хрень, – заявляет Афина. Она заказывает им по бокалу. – Я два месяца встречалась с этим парнем. Оказывается, он ниже меня! Вот ты веришь, нет?

– В смысле…

– Мужики, – объявляет Афина. – Все они одинаковы. Все до единого.

И тут бармен приносит счет.

– Вильямс? – спрашивает он, толкая по столу карточку.

Вот оно, думает Луиза. Сейчас рухнет мир.

* * *

Луиза с Афиной переглядываются. Потом смотрят на карточку, черную с тисненой надписью «ЛАВИНИЯ ВИЛЬЯМС».

Афина ухмыляется.

– Ну… – начинает она.

– Я объясню…

– Ты и умница, а?

Спокойно, твердит себе Луиза. Отсюда ты тоже выпутаешься. Она всегда, всегда отовсюду выпутывается.

– Вообще-то, – обращается Луиза к Тимми, чуть наклонив голову (на Афину она не смотрит). – Может, нам еще парочку?

И толкает ему по столу карточку.

– Теперь по шампанскому, – говорит она.

Афина так расплывается в улыбке, что помада попадает ей на зубы.

– Нет, ты только погляди, – произносит она.

– Слушай. – Луиза осушает свой бокал, как Афина – не морщась. – Она ей не пользуется. – Поднимает бокал, когда подают шампанское. – Я же тебе говорила. Она не пьет. И спать ложится в восемь вечера.