Читать книгу "На службе в сталинской разведке. Тайны русских спецлужб от бывшего шефа советской разведки в Западной Европе - Вальтер Кривицкий"

Случай с Кировым оказался таким же полезным для Сталина, как поджог рейхстага для Гитлера. Оба события стали поводом для новой волны террора. Решить загадку «Кто убил Кирова» так же нелегко, как и ответить на вопрос: «Кто поджег рейхстаг?» Кроме Сталина, в живых осталось не более трех-четырех человек, способных пролить свет на тайну убийства Кирова. Один из них – Ежов, преемник Ягоды и организатор великой чистки, который сам в начале 1939 года исчез с политической сцены. В конечном итоге, скорее всего, Сталин останется единственным хранителем всех фактов по делу Кирова.

Один из этих фактов не вызывает сомнений: убийство Кирова дало Сталину столь желаемую им возможность ввести смертную казнь для большевиков. И вместо того, чтобы действительно расследовать загадочное убийство Кирова, Сталин использовал его смерть как предлог для ареста всех наиболее видных лидеров старой гвардии большевиков – начиная с Каменева и Зиновьева – и как повод для введения смертной казни для членов партии. Сейчас он мог начать систематическое уничтожение всех тех, кто, разделяя с ним идеи Ленина и традиции Октябрьской революции, поднимал знамя, под которое могли собраться недовольные и мятежные массы населения.

Следует сказать, что в это время не только бесчисленные массы крестьян, но и большинство в армии, включая выдающихся полководцев, большинство комиссаров, девяносто процентов директоров заводов, девяносто процентов партийного аппарата находились в той или иной степени в оппозиции по отношению к диктатуре Сталина. И дело уже не ограничивалось тем, что надо было выпустить небольшую каплю яда. Требовалось перетряхнуть всю структуру советской власти. Как это сделать? Дискредитировать, запятнать, обвинить в измене и расстрелять старую гвардию большевиков, а также провести масштабные аресты их сторонников и последователей. Назвать их «троцкистами, бухаринцами, зиновьевцами, саботажниками, разрушителями, диверсантами, германскими агентами, японскими шпионами, британскими шпионами». Назвать их как угодно, главное – арестовывать как участников гигантского государственного заговора каждого человека, стоящего в оппозиции к власти Сталина, которую его приверженцы называли «линией партии». Вот что нужно было сделать, и Сталин как раз и выбрал способ действия, которым стали показательные судебные процессы и хорошо отрепетированные признания на них. Он и до этого уже инсценировал множество таких спектаклей, но никогда большевики не были в них актерами и жертвами.

Западный мир так до конца и не понял, что советские показательные процессы не были судами вообще, они стали орудием в политической войне. С момента прихода к власти Сталина никто в близком к советскому правительству кругу не считал эти показательные процессы с их драматическими признаниями чем-то иным, кроме как политическим механизмом, никто не смотрел на них как на отправление правосудия. Когда бы политическая власть большевиков ни сталкивалась с кризисом, она всегда находила некую группу козлов отпущения для этих показательных судов. Все эти процессы не имели никакого отношения ни к правосудию, ни к милосердию.

Справедливости ради нужно сказать, что в сталинском правительстве были и те, кто предупреждал Сталина относительно показательных судов над большевиками из старой гвардии не только из-за их воздействия внутри страны, но и из-за того, что они могли отвратить от Советского Союза изначально просоветские силы за рубежом. Сталин же настаивал, что страна его поддержит, а по поводу заграницы он презрительно сказал: «Европа все проглотит!»

Однако Сталин проводил чистку не так, как это делал Гитлер. Гитлер оказался лицом к лицу с организованной и смелой оппозицией, и ему пришлось действовать молниеносно. Сталин такой оппозиции не имел; он столкнулся с общим и очень глубоким недовольством. Перед ним стояла задача уничтожить всех потенциальных вождей любого движения, которое могло выступить против него. По этой причине Сталин выжидал, он хотел убедиться, что каждый его шаг будет поддержан вооруженными силами, на которые он сможет положиться.

Сталин не доверял ни старому ОГПУ, ни старому руководству Красной армии. С помощью Ежова, который, являясь руководителем партийного отдела кадров, освободился от опеки Центрального комитета, Сталин создал новую машину ОГПУ, служащую лично ему, являющуюся чем-то вроде высшего террористического легиона. Когда в конечном итоге Ежов получил от Сталина приказ принять командование всеми правоохранительными политическими силами страны, он расстрелял все старые кадры ОГПУ, за исключением одного-единственного человека, и учредил таким образом новый силовой орган.

Этим единственным исключением стал Михаил Фриновский – давний любимчик Сталина и командующий особыми войсками ОГПУ. Это была независимая армия, которая не подчинялась Красной армии и вместе с самой тайной полицией составляла два вооруженных формирования, на которые Сталин мог положиться в своих действиях против старой гвардии. Он не начинал серьезную борьбу, пока через Ежова и Фриновского не завершил подготовку этих двух мощнейших сил.

Когда же все приготовления были сделаны, а убийство Кирова и последовавший за ним новый закон о государственной измене развязали Сталину руки, он приступил к выполнению задачи по истреблению большевиков старой гвардии и подавлению оппозиции его власти во всех уголках страны. Огромное количество политических заключенных уже было казнено по обвинению в причастности к убийству Кирова. Десятки тысяч комсомольцев были высланы и насильно отправлены в трудовые лагеря. Широкомасштабный террор, учиненный Сталиным как бы в отместку за смерть Кирова, не помешал ему снова и снова использовать этот предлог для расправы над старой гвардией. В общей сложности по делу о смерти Кирова казнили примерно двести человек. Это преступление фигурировало в ходе трех показательных судебных процессов по обвинению в «государственной измене», которые начались в августе 1936 года. Эти процессы не имели ничего общего с обычным судопроизводством. Так, например, на них не было представлено никаких материалов закрытого суда над убийцами Кирова. По этой же причине большевистские лидеры на всех трех «процессах о государственной измене» отказывались от своего права на защиту. И по этой же причине Сталин не придавал значения тому, что «признания» жертв часто входили в противоречие с известными фактами. К примеру, некоторые из тех, кто признался в причастности к заговору против Кирова, находились в заключении, в одиночных камерах в течение нескольких лет, предшествующих этому убийству.

Как были получены эти признания? Ничто так не мучило западные умы, как этот вопрос. Озадаченный мир наблюдал, как создатели Советского государства обвиняли себя в преступлениях, которые они просто не могли совершить, которые оказывались явной фантазией и ложью. С тех пор западный мир не перестает задаваться вопросом об этих признаниях. Но они никогда не являлись загадкой для нас, работающих внутри сталинского аппарата.

Хотя можно говорить о нескольких факторах, доводивших этих людей до признаний, обвиняемые каялись главным образом потому, что они были искренне убеждены, будто этим самым они продолжают служить партии и революции. Они принесли в жертву ненавистному для них сталинскому режиму свою честь и свою жизнь, имея слабую надежду на то, что светлое будущее, которому они посвятили свою молодость, все же наступит. Сталин продолжал использовать такие магические для них слова, как «социалистический, пролетарский, революционный», и они верили, что каким-то неведомым способом социализм может все же родиться в недрах кровавой и чудовищной тирании.