Читать книгу "Образование Маленького Дерева - Форрест Картер"

Когда не знаешь, далеко ли тебе ехать, получается далеко. Мне никто ничего не сказал. Дедушка, наверное, сам не знал.

За спинками кресел мне было ничего не видно, и поэтому я смотрел в боковое окно, как мимо проплывают деревья и дома. Потом остались одни деревья. Стало темно, и я больше ничего не видел.

Я выглянул в проход между сиденьями и увидел впереди дорогу, освещенную фарами автобуса. Она все время выглядела одинаково.

Мы остановились на станции в каком-то городе и долго стояли, но я не вышел и не сдвинулся с места, где сидел. Мне показалось, что оставаться на месте, скорее всего, будет безопаснее.

Потом мы выехали за город, и смотреть было больше не на что. Я взял мешок на колени, потому что в нем было ощущение бабушки и дедушки. Он немного пах, как Малыш Блю. Я задремал.

Меня разбудил водитель. Было утро, и накрапывал дождь. Мы остановились напротив приюта для сирот, и когда я вышел из автобуса, меня ждала, стоя под зонтиком, седоголовая леди.

На ней было черной платье до самой земли, и она была похожа на леди в сером платье, но это была другая. Она ничего не сказала. Она нагнулась, взяла мою этикетку и прочитала ее. Она кивнула водителю автобуса, и он закрыл дверь и уехал. Она выпрямилась, минуту постояла, нахмурившись, и вздохнула.

— Иди за мной, — сказала она и пошла впереди, медленно переставляя ноги, к железным воротам.

Я повесил мешок на плечо и пошел за ней.

Мы вошли в ворота, по обе стороны которых росли большие вязы, и они зашелестели и заговорили, когда мы проходили мимо. Леди совсем ничего не заметила, но я заметил. Они услышали обо мне.

Мы прошли через большой двор к каким-то зданиям. Когда мы подошли к дверям одного из зданий, леди остановилась.

— Сейчас ты увидишь его Преподобие, — сказала она. — Веди себя прилично, не плачь и проявляй уважение. Ты можешь говорить, но только когда он задаст вопрос. Ты понял?

Я сказал, что понял.

Я прошел за ней по темному вестибюлю, и мы вошли в комнату. Преподобие сидел за столом. Он не поднял глаз. Леди усадила меня на жесткий стул у его стола. Она на цыпочках вышла из комнаты. Я положил мешок себе на колени.

Преподобие был занят чтением бумаг. У него было розовое лицо, по виду которого можно было предположить, что он его мыл изо всех сил, потому что оно блестело. Волос у него почти не было, хотя некоторое количество я заметил вокруг углей.

На стене висели часы, и я определил время. Я не сказал его вслух. Мне было видно, как капли дождя стекают по стеклу за спиной Преподобия. Преподобие поднял голову.

— Перестань болтать ногами, — сказал он. Он сказал очень резко. Я так и сделал.

Он еще немного посмотрел на бумаги. Потом положил бумаги и взял в руки карандаш, который принялся вертеть в руках, поворачивая то одним, то другим концом вверх. Потом поставил локти на стол и нагнулся над ним, потому что я был мал ростом, и, скорее всего, меня не было видно за краем стола.

— Времена сейчас суровые, — сказал он. Он нахмурился, будто сидел прямо на суровых временах, и сидеть на них было жестко. — У государства нет денег на подобные вещи. Наша деноминация согласилась тебя принять, возможно, ошибочно и вопреки здравому суждению, но мы это сделали.

Мне стало очень нехорошо оттого, что из-за меня деноминации пришлось валять дурака в суровые времена. Но я ничего не сказал, потому что он не задал мне вопроса.

Он еще немного повертел карандаш, который не был заточен бережливо, потому что острие было слишком тонкое. Я заподозрил, что он на самом деле неряшливее, чем подает вид. Он начал снова.

— У нас есть школа, которую ты можешь посещать. Тебе будет назначена небольшая ежедневная работа. Каждый здесь выполняет какую-то работу, что, вероятно, будет тебе непривычно. Ты должен следовать правилам. Если ты нарушишь правила, то будешь наказан.

Он откашлялся.

— У нас здесь нет индейцев, ни полукровок, никаких других. Кроме того, твои мать и отец не были женаты. Ты первый и единственный ублюдок, которого мы приняли.

Я сказал ему, что сказала мне бабушка: чероки поженили моих папу с мамой. Он сказал, что чероки и их действия не считаются ни за что и ни в каком плане. Он сказал, что не задавал мне вопроса. Что было верно.

Он начал волноваться по поводу всей истории. Он встал и сказал, что деноминация верит, что ко всем — к животным и так далее — нужно проявлять доброту.

Он сказал, что мне необязательно ходить в церковь на дневные и вечерние службы, потому что ублюдки, согласно Библии, не могут быть спасены. Он сказал, что мне можно их слушать в некотором роде, если я буду вести себя тихо и сидеть позади всех, но только ни в коем случае ни во что не вмешиваться.

Что меня вполне устраивало, потому что мы с дедушкой уже сдались — в техническом плане — по части церковного душеспасения.

Он сказал, что видит из бумаг на столе, что дедушка не годится для воспитания ребенка, и что, скорее всего, у меня никогда не было дисциплины. Которой и правда, надо полагать, не было. Он сказал, что дедушка сидел в тюрьме.

Я ему сказал, что однажды меня самого чуть не повесили. Карандаш замер в воздухе, и у него открылся рот.

— Что? — крикнул он.

Я сказал, что однажды меня чуть не повесил закон; но я убежал. Я ему сказал, что если бы не собаки, надо полагать, меня бы точно повесили. Я не сказал, где наша винокурня, потому что это могло угрожать нашему с дедушкой ремеслу, и мы могли остаться не у дел.

Он сел за стол и закрыл лицо руками, как будто заплакал. Он качал головой из стороны в сторону.

— Я так и знал, не надо было этого делать, — сказал он.

Он повторил это два или три раза… Я не совсем понял: о чем он говорит и чего не надо было делать?

Он сидел, качая головой и закрыв лицо руками, очень долго, и я заподозрил, что он плачет. Я сам расстроился почти так же, как и он, и пожалел, что упомянул о том, что меня чуть не повесили. Так мы просидели довольно долго.

Я сказал ему, чтобы он не плакал. Я сказал ему, что мне не причинили ни малейшего вреда, я по этому поводу даже не расстраиваюсь. Но все-таки, сказал я ему, умер старина Рингер. Что было по моей вине.

Он поднял голову и сказал:

— Замолчи! Я не задавал тебе вопроса!

Что было верно. Он взял бумаги. Он сказал:

— Посмотрим, посмотрим… попытаемся, и да поможет нам Бог. Может быть, твое место в исправительном заведении.

Он позвонил в небольшой колокольчик, и леди, подскакивая, вбежала в комнату. Надо полагать, она все это время стояла под дверью.

Она сказала, чтобы я шел за ней. Я взял мешок, повесил на плечо и сказал «спасибо» — но не сказал «преподобие». Может, я и ублюдок и попаду в ад, но ускорять это дело я никак не собирался: еще не было решено, как таких правильно называть, «преподобиями» или «мистерами». Как говорил дедушка, никто тебя не тянет за язык, и лишний раз рисковать совсем незачем.