Читать книгу "Дочь палача и черный монах - Оливер Петч"

– Разумеется, мы, в назидание остальным, колесуем Шеллера. Ни о чем другом не может идти и речи! – прошипел Лехнер и продолжил изучать документы. – Сегодня же я потребую от совета скорейшей казни.

– Если вы это сделаете, нам никогда не узнать, где Шеллер спрятал награбленное, – сказал палач и вынул трубку.

– Ну так выжми из него. Переломай пальцы, привяжи камни к ногам, подожги щепки под ногтями. Или что там еще, не мне тебя учить.

Куизль покачал головой.

– Шеллер крепкий малый. Не исключено, что он и под пыткой будет молчать. Так зачем тратить время и деньги?

Секретарь метнул на палача злобный взгляд.

– Ну что там такого спрятано? – спросил он. – Несколько гульденов и геллеров да, может, вшивая шуба. Кому это нужно?

Куизль чуть ли не со скучающим видом оглядел кабинет: на столе и по полкам высились стопки нерассмотренных документов. На табуретке стоял нетронутый завтрак Лехнера, кусок белого хлеба и кружка вина. Наконец палач ответил:

– Полагаю, там несколько больше, чем несколько гульденов. Так как Шеллер ограбил другую банду.

– Другую банду? – Лехнер чуть со стула не свалился. – Значит ли это, что там орудует еще и вторая шайка?

Палач принялся неторопливо набивать трубку.

– Слишком много ограблений за последнее время от Пайсенберга до окрестностей Ландсберга. Одной банде тут явно не управиться. Я верю Шеллеру. Позвольте мне выследить остальных, а главаря и его людей я вам, если надо, хоть сегодня могу повесить. Тогда мы выясним, где они спрятали добычу, и в Пфаффенвинкель снова вернется покой.

Лехнер испытующе посмотрел на палача.

– А если я настою на колесовании? – спросил он наконец.

Куизль поджег трубку.

– Тогда можете сами разыскивать своих разбойников. Хотя сомневаюсь, что у вас что-то выйдет. Только я знаю их возможные убежища.

– Ты мне угрожаешь? – Голос Лехнера стал вдруг холоднее январского снега.

Куизль откинулся на стуле и выпустил в потолок колечко дыма.

– Не то чтобы угрожаю. Скажем так… предлагаю сделку.

Лехнер долго не отвечал и лишь барабанил пальцами по столу.

– Что ж, ладно, – сказал наконец секретарь. – Ты поймаешь мне этих разбойников, и тогда Шеллера не колесуют, а повесят. Но прежде он должен сказать, где спрятал награбленное.

– Женщин и детей отпустят, – тихо проговорил палач. – Высечь и запретить появляться в городе. Этого достаточно.

Лехнер вздохнул.

– А как же иначе. Мы же все-таки люди. – Он придвинулся ближе. – Но за это ты сделаешь мне еще одно одолжение.

– Какое?

– Погаси свою проклятую трубку. Этот мерзкий дым тянется прямиком из ада. В Нюрнберге и Мюнхене сие безобразие еще в том году запретили. Если так и дальше пойдет, я тоже обложу курение штрафами. Будешь тогда сам себя пороть.

Палач хмыкнул:

– Как прикажете.

Он погасил трубку большим пальцем и направился к двери.

– И еще, Куизль, – голос секретаря заставил палача остановиться.

– Да?

– Почему ты это делаешь? – спросил Лехнер и недоверчиво посмотрел на Якоба. – За колесование ты получил бы кучу денег. В десять раз больше, чем ты заработаешь виселицей. Что с тобой? Раскис на старости лет, или что-то другое за этим кроется?

Палач пожал плечами.

– Вы бывали на войне? – спросил он в ответ.

Лехнер растерялся.

– Нет, а почему ты спрашиваешь?

– Я уже наслушался, как люди кричат. Лучше уж лекарства буду продавать чуть дороже.

С этими словами палач вышел и захлопнул за собой дверь.

Секретарь вернулся к просмотру документов, но никак не мог сосредоточиться. Никогда ему не понять этого Куизля… Ну да ладно. Он обещал неизвестному посланнику как можно дольше держать палача подальше. А раз есть еще и вторая банда, тем лучше. Это займет время. К тому же Лехнер сберег целых шестнадцать гульденов на колесовании, по два за каждый удар. Не говоря уже о кладе, который неплохо пополнит городскую казну.

Довольный собой, он размашисто расписался под следующим документом. Колесовать можно будет и главаря второй шайки. Ради справедливости.

Симон нетерпеливо барабанил пальцами по скамье и не мог дождаться, когда Элиаз Циглер последний раз скажет «аминь». Больше всего ему хотелось вскочить посреди службы, выбежать вперед и тут же расспросить пьяного пастора. Бенедикта тоже беспокойно ерзала впереди. Как только Циглер упомянул в своей проповеди загадку из развалин, женщина с разинутым ртом оглянулась на лекаря. Но пастор зачитал еще две латинские молитвы и бесчисленное число раз повторил «Господи, помилуй», пока служба наконец не закончилась.

Потом все выстроились в очередь для соболезнований. Бенедикта села на маленькую скамейку возле усопшего брата, пастор встал рядом и милостиво кивал, пока альтенштадтцы один за другим подступали к гробу и выражали Бенедикте свои соболезнования. Некоторые клали в гроб сухие цветы, крестились или скрещивали пальцы, чтобы уберечься от дурных чар. Хотя большинство считало, что Коппмейер просто переел, от чего и умер. Но стараниями Магды до сих пор по устам ходил слух, что священника отравили прислужники дьявола, так как он сотворил слишком много добра. Экономка как раз приникла с рыданиями к гробу, и пономарю Гедлеру пришлось вывести ее на улицу.

Симон разглядывал Бенедикту. Даже теперь торговка из Ландсберга не утратила собранности, она благодарила каждого в отдельности и напоминала о поминальном обеде. Хотя в этом не было никакой необходимости. Симон предполагал, что многие жители явились на похороны лишь затем, чтобы после сытно поесть.

– Ну что, Фронвизер? Далеко ли продвинулись ваши изыскания?

Симон обернулся. В очереди рядом с ним стоял Августин Боненмайр. Высокий и худой настоятель из Штайнгадена даже в базилике не снимал оправленного в латунь пенсне. Из-под стекол на лекаря щурились маленькие подвижные глазки.

– К сожалению, нет, ваше преосвященство.

– Если вам когда-нибудь надоест в вашем Шонгау, милости прошу в Штайнгаден. – Боненмайр подмигнул. – В монастыре нужен умный и отзывчивый лекарь, каким вы являетесь. Тем более теперь, когда мы строимся и расширяемся. Как только строительство завершится, к нам каждый год будут стекаться тысячи паломников. Люди с болезнями и недугами. Господь не в состоянии исцелить всех.

Он снисходительно улыбнулся. Затем взглянул в сторону гроба, и лицо его снова стало серьезным.

– Тяжелая утрата для всех нас, – сказал он. – Он был человеком из народа, церкви нужно побольше таких, как он.

– В этом вы правы, ваше преподобие.

Симон беспокойно глянул вперед. Перед ним стояло еще три человека, а потом он сможет наконец расспросить Циглера о молитве. От волнения он с трудом понимал слова Боненмайра.