Читать книгу "Маски Тутанхамона - Жеральд Мессадье"

Снова Анкесенамон сумела скрыть свою тревогу. Она притворилась, что восхищается зданием, и вошла внутрь, чтобы рассмотреть барельефы. Оцепенев, она уставилась на расположенные в локте одно от другого изображения своего супруга, воюющего против врагов страны. В тринадцать лет? Когда? Где?

Возможно, придворная дама также была удивлена. Когда их взгляды скрестились, Анкесенамон заметила, что в глазах сопровождавшей ее дамы что-то мелькнуло, возможно, ирония. В любом случае, их молчание было красноречивым.

— Твое величество, без сомнения, пожелает увидеть также комплекс из трех статуй в храме Амона, — сказала придворная дама.

Анкесенамон кивнула, и они направились к этому храму. Они прошли вдоль белоснежной часовни Аменхотепа Первого и дошли до храма Атона. Анкесенамон выразила желание остановиться. Законное желание: она решила, что это храм, который построил ее отец. И к тому же визит был неофициальным. И храм казался покинутым. Ни одного верующего. Ни одного жреца.

Как только она вошла, у нее захватило дух. Гигантское изображение Эхнатона возвышалось в огромном зале. С бьющимся сердцем она рассматривала портрет, излишне стилизованный, но все-таки достаточно правдивый: искривленные губы, удлиненные глаза и это лисье лицо, застывшее в упорной решимости. Ее отец. Она сдержала слезы. Тот отец, который всегда отсутствовал. В памяти промелькнули последние годы, его мистическое сумасшествие, заточение в собственном доме в обществе Сменхкары, дни, прошедшие в написании гимнов Атону, которые царь поручал Панезию переписывать в Доме Жизни. Она вспомнила мать, высокомерную, таинственную и злопамятную, жившую в уединении, в компании кормилиц и слуг.

Она ощутила острую тоску по Меритатон. Хотелось горячо обнять сестру и поплакать на ее плече. Она была настоящей царицей.

На алтаре, где совершались жертвоприношения, виднелись давние следы сожжения. На цоколе темнели следы последних возлияний. Между плитами пробивалась трава. По барельефам бегали ящерицы.

Анкесенамон проглотила слезы и вышла. Смоковницы отбрасывали освежающую тень, пели птицы, мелькали бабочки. Но окружающая обстановка казалась похоронной.

Обе женщины и стражники направились к храму Амона.

Там сверкали на солнце золотые верхушки обелисков. Бились желтые орифламмы на легком ветру. Они прошли через двор, где фараон совершал ритуал очищения, прежде чем попасть в первый зал. Суетились жрецы. Слуга подметал пол. Жрец в окружении верующих приносил жертву, и воздух был наполнен запахом пригоревшего мяса и молока.

Придворная дама повела свою госпожу к стене часовни. Там была огромная скульптура. У Анкесенамон перехватило дыхание. Тутанхамон стоял между Мут и Амоном, держа их фамильярно за руки, как равных, и якобы тянул за собой на сельский танец. На его голове был венец атеф.

Он занял место бога Хонсу.

Сирота обзавелся родителями.

Придворная дама предложила посетить другой храм, но царица сослалась на то, что была утомлена, и пожелала возвратиться в Фивы.

Когда царь по возвращении, в середине третьего месяца сезона Паводка, нанес ей визит, он триумфально улыбался. Погладив ее по щеке, он заявил:

— Я возвратил своего отца.

Она чуть не спросила его, получил ли он удовольствие в Южном Гареме. Ее снова охватили сомнения относительно психического здоровья супруга.

Во время ужина он вел нескончаемый рассказ, почти монолог, о своей поездке и возвращении.

Три дня спустя в конце беседы с Аем он заявил, что скоро переберется в Мемфис.

— Но твой гарем где будет находиться? — спросила она внезапно.

— Везде, где я буду, — ответил он.

Пасару она рассказала, что один этаж крыла дворца Фив, где она никогда не бывала, приспособлен для размещения приблизительно двадцати девиц из Долины, Куша и Пунта, отправленных Гуей. Но, ради Мина, что он с ними делал?

— Что об этом говорит твоя мать?

— Что он провел там три или четыре ночи.

Она почувствовала раздражение. Ситуация казалась все более и более непонятной.

На следующий день Тутанхамон уехал в Мемфис с целой свитой, куда входили архитекторы, скульпторы, писцы Дома Жизни Карнака. Он давал советы, как строить новые храмы и воздвигать новые статуи своей обожествленной особы. Он увез с собой Пасара, так как ему казалось, что следует уезжать и возвращаться в колеснице из электрума.

А может, он решил, что во время его отсутствия царица не имела права на удовольствия, будь то телесные или сердечные? Даже по доверенности. Она осталась вдвоем с Сати. Бывшая кормилица, ставшая ее доверенным лицом, рассказывала ей о своих кобрах и высоком разуме животных.

— Они читают твое сердце лучше, чем ты читаешь рукописи.

Тремя месяцами позже Анкесенамон была срочно вызвана к супругу в Мемфис. Сначала она обрадовалась возможности встретиться с Пасаром, но ее радость была омрачена тем, что с ней обращались как с частью движимого царского имущества. Что ему было надо от нее?

— Я проклинаю царскую власть и не хочу подчиняться царю! — воскликнула она вечером, оставшись наедине с Сати.

— Жизнь твоей сестры со Сменхкарой была спокойнее, но она уехала, — заметила та.

— Но я же не могу уехать! Как бы я уехала? Куда?

— Давай представим, что он всегда будет в Мемфисе, — сказала Сати, положив руку на плечо той, которую знала еще ребенком, и чья история была ей известна лучше, чем кому бы то ни было в мире.

Анкесенамон заплакала.

— Ты как моя мать, — сказала она.

Кормилица ее обняла.

Когда слезы высохли, Анкесенамон позвала Тхуту, чтобы узнать больше, попытаться разобраться в этой путанице — между божественным и реальностью, чему никакое воспитание и образование не поможет.

Тхуту охотно откликнулся:

— Его величество проникся божественной природой своей личности и величественным характером миссии Реставрации. Он стремится восстановить влияние божеств в царстве.

Предчувствуя по настойчивому взгляду царицы, что его ответ ее не удовлетворил, он осторожно добавил:

— Мне кажется, что иногда я вижу в его величестве исключительную страсть его покойного брата, царя Эхнатона.

Первый советник не мог больше об этом говорить. «Тутанхамона захватила та же мистическая страсть, — подумала она, — что и ее отца».

— Как к этому относится регент? — спросила она.

— Думаю, он доволен гармонией в царстве, которой способствуют труды царя.

Иными словами, духовенство было покорено этой бурной деятельностью, а регент, мучимый тревогами на протяжении нескольких месяцев, теперь чувствовал себя удовлетворенным.

— А Хоремхеб?

В глазах Советника появился блеск: