Читать книгу "Пока смертные спят - Курт Воннегут"

Впервые за два года он осознал, какой дивный день провел на пляже и в каком прекрасном месте живет.

А затем его разум обратился к подсчетам: шесть долларов бушель… три часа работы… шесть часов в день… шесть дней в неделю… аренда квартиры восемь долларов в неделю… еда полтора доллара в день… сорок центов сигареты… банковский процент, пятнадцать долларов в месяц…

И деньги снова заговорили с Беном – на сей раз не большие, а мелкие. Они суетились, ворчали, ныли и хныкали, перепуганные и озлобленные.

Душа Бена гнулась и завязывалась узлом, как ствол старой яблони. Он снова слушал голос, который на целых два года сделал его пленником бакалейной лавки, отравил каждую улыбку со времен беззаботных школьных дней.

Бен обернулся и посмотрел на коттедж Килрейна. Испуганное лицо Роуз маячило в окне верхнего этажа.

И глядя на пленницу, сознавая, что и сам взят в плен, Бен наконец-то понял, что деньги – это огромный дракон: от миллиардов в голове до пенни в кончике хвоста. И у него столько же голосов, сколько на свете мужчин и женщин, и дракон берет в плен любого, у кого хватает глупости к ним прислушаться.

Бен перекинул мешок с моллюсками через плечо и снова подошел к двери коттеджа.

И снова ему открыла Роуз.

– Пожалуйста, уходи, прошу тебя, – промолвила она тихо.

– Роуз, – сказал Бен, – я тут подумал, вдруг ты захочешь моллюсков? Их готовят на пару, приправляют растопленным маслом или маргарином.

– Нет, спасибо.

– Я хочу дать тебе что-нибудь, Роуз. И у меня есть только моллюски. Они не стоят двенадцати миллионов долларов, но хоть что-то.

Роуз смотрела на него во все глаза.

– Конечно, – продолжил Бен, проходя мимо нее в гостиную, – если мы влюбимся и поженимся, я стану таким же богачом, как и ты. И это будет для меня таким же ударом, каким стало для тебя решение старика Килрейна.

Роуз возмутилась.

– По-твоему, это смешно? Ты находишь свои слова забавными?

– Такова правда, – сказал Бен. – Все зависит от того, как с ней обращаться. Истина в последней инстанции. – Он вынул из ящика сигару. Табачные листья крошились в его пальцах и падали на ковер.

– Прошу тебя по-хорошему: уходи! – рассердилась Роуз. – Откровенность за откровенность. Я вижу, что была права – я совершенно тебя не знаю. – Она вздрогнула. – Ты грубый, бессердечный…

Бен поставил мешок на пол и зажег остатки сигары. Затем поставил ногу на подоконник и приосанился, приняв оскорбительную позу мужского превосходства.

– Роуз, тебе известно, где зарыты твои денежки?

– Вложены в дело по всей стране.

Бен указал кончиком сигары в угол.

– А я тебе говорю, что они забились в тот угол, где им и место, потому что я уже сказал все, что они намеревались сказать.

Роуз с любопытством посмотрела в угол.

– Видишь ли, с деньгами надо построже, – сказал Бен. – Задумаешь схитрить, они обязательно расскажут о твоих намерениях. – Он снял ногу с подоконника. – Пожадничаешь, не замедлят поведать о твоей жадности миру. – Он затушил сигару. – Решишь обидеть кого-нибудь, и будь уверена, они не станут стесняться. Протяни пальчик, отхватят руку по локоть. – Бен стянул перчатки и сложил их на подоконнике. – Похоже, я люблю тебя, Роуз. И сделаю все, чтобы ты была счастлива. Если ты меня любишь, давай поцелуемся, и ты подаришь мне богатство, о котором я не смел мечтать. А после сварим этих моллюсков на пару.

Мгновение Роуз размышляла, глядя в угол. Затем сделала так, как просил Бен.

Миллионы Килрейна позволили себе последнюю реплику:

– Чего изволите? – подобострастно осведомились они.

Обманщики[22]

Жизнь была добра к Дарлингу Стедману. Он водил новенький «Кадиллак» цвета вареного лобстера. А к заднему бамперу «Кадиллака» крепилось сцепное устройство, при помощи которого Стедман перемещал свой серебряный дом на колесах весной на Кейп-Код, а осенью во Флориду. Стедман был художником – писал картины, хотя художника он не слишком напоминал. Своими профессиональными приемами он частью походил на стопроцентного бизнесмена, делового человека, который понимает, что такое платить по счетам, человека из народа, полагающего, что художники по большей части – глупые мечтатели, а искусство в основном представляет собой сущую чепуху. Стедман приближался к шестидесятилетию и внешностью напоминал Джорджа Вашингтона.

Вывеска над его мастерской в квартале художников городка Семинол-Хайлендс, штат Флорида, говорила сама за себя: «Дарлинг Стедман – искусство без дураков».

Он расположил свою мастерскую в самом логове соперничающих друг с другом художников-абстракционистов. Ловкий ход, поскольку большую часть туристов абстракционисты сердили и раздражали, и тут посреди разноцветной невнятицы зеваки вдруг натыкались на Стедмана и его работы. Картины Стедмана были очаровательны, как почтовые открытки, а сам художник казался старым приятелем из родных мест.

– Я – оазис, – любил говаривать он.

Каждый вечер Стедман выставлял мольберт прямо перед входом в мастерскую и демонстрировал свое мастерство. Он работал примерно час под внимательными взглядами зевак, затем ставил точку, помещая картину в золоченую рамку. Толпа понимала, что действо закончилось, и разражалась аплодисментами. Шум уже не мог испортить шедевр, потому что шедевр был завершен.

Стоимость шедевра указывалась на карточке, прикрепленной к рамке: «60 долларов вместе с рамкой. Спрашивайте о наших специальных условиях». Слово «наших» на карточке означало, что речь идет о Стедмане и его жене Корнелии.

Корнелия не слишком разбиралась в искусстве, однако была уверена, что ее муж – второй Леонардо да Винчи. Впрочем, так считала не только Корнелия.

– Богом клянусь, – однажды вечером проговорила потрясенная женщина из толпы зевак, – когда вы рисовали эти березы, вы и впрямь будто березовую краску взяли – будто любой может такую краску взять, и вот вам березовая кора. И с облаками так же: будто это облачная краска такая, что любой возьми да и нарисуй не глядя!

Стедман игриво протянул ей мольберт и кисть.

– Прошу, мадам.

Он безмятежно улыбнулся, но улыбка была дежурной – просто чтобы не сорвать представление. Все было вовсе не безмятежно. Сегодня, отправляясь на ежевечернюю демонстрацию своего мастерства, Стедман оставил жену в слезах. Он не сомневался, что Корнелия и сейчас еще рыдает в трейлере – рыдает над вечерней газетой. В этой газете художественный критик назвал Стедмана многокрасочным обманщиком.

– Святые угодники, нет! – воскликнула женщина, которой Стедман предложил мольберт и кисть. – У меня даже пустое место не получится на себя похожим. – Она отшатнулась, спрятав руки за спину.