Читать книгу "Настоящая ложь - Эмили Локхарт"

– Вы читаете комиксы?

– Никогда. Но я раз шесть читала и редактировала эссе Имми, которое она отправляла в колледж. Так вот она писала, что Человек-паук и Бэтмен произошли от всех детей-сирот из ее любимых викторианских романов. Имми бредит викторианскими романами, тебе это известно? Она считает, что в этом проявляется ее индивидуальность. Знаешь, некоторые видят себя спортсменами, борцами за социальную справедливость, театралами. Имми определяет себя как читателя викторианских романов. Она не блещет в учебе, – продолжала Пэтти, – но литература – это ее конек. В своем эссе она высказывает мысль о том, что сиротство является предпосылкой становления героя. Она говорит, что эти герои комиксов – не просто герои, а «сложные личности, которые идут на моральные компромиссы в традиции сирот из викторианских романов». Кажется, я точно воспроизвела ее слова.

– Я читала комиксы в школе, – сказала Джул. – Но в Стэнфорде на них уже не было времени.

– Гил вырос на комиксах, чего не могу сказать о себе, да и об Имми тоже. Супергерои были для нее лишь подводкой к главному тезису о том, почему книги других эпох очень важны для сегодняшних читателей. Почти всю информацию о Бэтмене она получила от того парня, о котором я упоминала.

Они повернулись и прошли в дом. Пентхаус семьи Соколофф впечатлял современным интерьером, но казался захламленным из-за обилия книг, журналов и памятных безделушек. Эффектно выглядели полы из белого дерева. Повар хлопотал на кухне, где стол для завтрака был завален почтовой макулатурой, пузырьками с лекарствами и коробками с салфетками. Посреди гостиной стояли два огромных кожаных дивана. Рядом с одним из них примостился дыхательный аппарат.

Когда Пэтти и Джул вошли в комнату, Гил Соколофф не поднялся с дивана. Ему еще не было шестидесяти, но болезнь наложила свой отпечаток: глубокие морщины боли залегли в уголках рта, шея стала дряблой и обвисла. Черты лица выдавали в нем выходца из Восточной Европы, его густые курчавые волосы уже посеребрила седина. На щеках и носу выделялись красные сеточки лопнувших кровеносных сосудов. Мужчина, одетый в серую футболку и спортивные штаны, только медленно приподнялся, словно любое движение причиняло ему боль, и пожал Джул руку, после чего представил своих бочкообразных белых собачек: Снежка и Снеговика. Не забыл он и трех кошек Имоджен, вальяжно развалившихся на широких подоконниках.

Ужин накрыли в парадной столовой. Гил плелся еле-еле, шаркая ногами, опираясь на руку Пэтти. Повар сервировал блюда – крошечные бараньи отбивные и ризотто с грибами – и удалился, пожелав им приятного аппетита. В середине ужина Гил попросил принести ему кислородный баллон.

За десертом и сырной тарелкой они говорили о собаках, которых недавно взяли.

– Никакого житья от них, – жаловалась Пэтти. – Постоянно гадят. Гил позволяет им делать это на террасе. Можешь себе представить? Я выхожу туда утром, а кругом вонючие собачьи какашки.

– Они скулят, просятся на улицу, когда ты еще спишь. – Гил, похоже, ничуть не раскаивался. Он сдвинул кислородную маску в сторону, чтобы не мешала говорить. – И что мне прикажешь делать?

– Мы вынуждены драить полы хлоркой. Теперь по всему дереву белые пятна, – сказала Пэтти. – Это ужасно. Вот на какие жертвы приходится идти из-за любви к животным. Жить среди какашек на террасе.

– Имоджен всегда приносила домой бездомных кошек, – расчувствовался Гил. – Когда она училась в школе, каждые пару месяцев у нас появлялся котенок.

– Некоторые из них не выживали, – добавила Пэтти. – Она подбирала их на улице, то с кошачьим бронхитом, то еще с какой заразой. Они умирали тихо и печально, и каждый раз у Имми разрывалось сердце. Потом она уехала в Вассар, а мы остались с этими ребятами. – Пэтти погладила кота, бродившего под столом. – От него одни неприятности, чем он невероятно гордится.

Давняя выпускница Гринбрайара, Пэтти с удовольствием рассказывала о своих школьных днях.

– Мы должны были носить чулки или гольфы с формой, круглый год, – вспоминала она. – Летом мы просто изнывали от жары. В старших классах – это было уже в конце семидесятых – некоторые девчонки ходили без нижнего белья – так было прохладнее. Только представь себе: в гольфах, но без трусов! – Она похлопала Джул по плечу. – Вам с Имми повезло, что школьную форму изменили. Ты занималась музыкой в Гринбрайаре? Вчера ты так увлеченно говорила про Гершвина.

– Занималась, но недолго.

– А помнишь зимний концерт?

– Конечно.

– Я так и вижу, как вы с Имоджен стоите рядышком. Вы были самыми маленькими в девятом классе. Ваш хор исполнял рождественские песенки, а Каравэй солировала. Помнишь?

– Конечно.

– В бальном зале зажгли рождественские гирлянды, в углу стояла елка. Они, конечно, поставили и менору[76], но это так, для галочки, – махнула рукой Пэтти. – О, черт. Я сейчас расплачусь, вспоминая Имми в том синем бархатном платье. Я купила ей праздничное платье для концерта, ярко-синее, с вытачками спереди.

– Имми спасла меня в мой первый день в Гринбрайаре, – вспомнила Джул. – Кто-то налетел на меня в очереди в столовой, и я забрызгала всю рубашку соусом для спагетти. И вот я стою, смотрю на этих глянцевых девочек в чистой одежде. Все знали друг друга еще с начальной школы. – История лилась легко. Пэтти и Гил умели слушать. – Как я могла сесть с кем-нибудь за стол, вся в соусе, как в крови?

– О, милая.

– Имми быстро подошла ко мне. Взяла у меня из рук поднос. Познакомила со всеми своими подругами, делая вид, будто и не замечает моей грязной рубашки, поэтому они тоже притворились, что не видят этого безобразия. Вот так началась наша дружба, – сказала Джул. – Я очень любила Имми, но мы потеряли друг друга из виду после того, как я переехала.

Позже они перешли в гостиную, и Гил устроился на диване с кислородными трубками в носу. Пэтти достала толстый фотоальбом в позолоченном переплете.

– Не возражаешь, если мы посмотрим фотографии?

Они стали листать альбом, разглядывая старые фотографии. Джул находила Имоджен на редкость миловидной. Невысокая озорная светловолосая девочка с ямочками на пухлых щеках, которые позднее стали высокими скулами, на многих фотографиях она позировала в каких-то интересных местах. «Мы в Париже», – комментировала Пэтти. «А это мы на ферме» или «Это самая старая карусель в Америке». Имми носила пышные юбочки и полосатые леггинсы. На большинстве снимков она была с длинными непослушными волосами. На более поздних фотографиях у нее появились брекеты на зубах.

– После того как ты ушла из Гринбрайара, среди ее друзей больше никогда не было приемных детей, – сказала Пэтти. – Я всегда чувствовала, что мы неправильно повели себя с ней. – Женщина подалась вперед. – А как было у тебя? Твоя семья общалась с другими семьями, в которых были приемные дети?