Читать книгу "Коронация, или Последний из романов - Борис Акунин"

И вдруг пронзительно загнусавил с сильнымтатарским акцентом, делая вид, что трясет колокольчиком:

– Старьем берем – копейк даем!Бумажка-стекляшка берем! Рваный порток-морток! Ржавый ложка-поварешка! Барахлодаешь – деньга берешь!

Мадемуазель засмеялась – по-моему, впервые завсе эти дни. Во всяком случае, в моем присутствии.

– Ну, месье Зюкин, вы отдыхайте, а мы сЭрастом совершим небольшую прогулку: побродим вокруг Девичье Поле, Цахицынская,Погодинская, Плюсчиха, – старательно выговорила она названия московскихулиц, а у меня отозвалось только Эраст.

Какой он ей «Эраст»!

– Я совершенно здоров, – уверил я ихобоих, – и желал бы составить вам компанию.

Фандорин поднялся, покачал головой:

– Компанию нам составит Маса. Боюсь, чтоон на вас все еще сердит. И за время, проведенное в к-каталажке, вряд липодобрел. Лежите уж.

* * *

Лежать я, разумеется, не стал, но и занятьсебя было нечем, ибо Сомов окончательно завладел всеми моими обязанностями и,следует отдать ему должное, недурно с ними справился – во всяком случае, я необнаружил каких-либо серьезных упущений, хотя тщательнейшим образом проверил ипорядок в комнатах, и посуду, и конюшню, и даже состояние дверных ручек. Ну,разве что велел в спальне ее высочества заменить розы на анемоны и убратьпустую бутылку, закатившуюся под кровать лейтенанта Эндлунга.

Итак, я был отставлен отдел, избит (что самоенеприятное – за дело), унижен перед мадемуазель Деклик, а более всего менямучило кошмарное видение: Михаил Георгиевич, томящийся в сыром подземелье.Потрясение, насилие, физические муки, продолжительное воздействие наркотика –все эти травмы, перенесенные в столь нежном возрасте, еще дадут себя знать.Страшно подумать, как отразятся они на характере и душевном здоровье великогокнязя. Но сейчас тревожиться из-за этого было еще рано. Сначала требовалосьвызволить его высочество из лап жестокого доктора Линда.

И я пообещал себе, что прощу Фандорину всё,если только он сумеет спасти ребенка.

 

К ужину вернулись наши, присутствовавшие нацеремонии освящения Государственного знамени в Оружейной палате.

В коридоре Ксения Георгиевна взяла меня зарукав и тихо спросила:

– Где Эраст Петрович?

Кажется, ее высочеству было угодно сделатьменя конфидентом своей affaire de coeur[24], а мне совершенноне хотелось принимать на себя эту двусмысленную роль.

– Господин Фандорин уехал с мадемуазельДеклик, – бесстрастно ответил я, поклонившись и как бы забыв разогнуться,чтобы не встречаться с великой княжной взглядом.

Ксения Георгиевна, кажется, была неприятно удивлена.

– С Эмилией? Но зачем?

– Это связано с планами по освобождениюМихаила Георгиевича, – не стал я вдаваться в подробности, желая побыстреезакончить этот разговор.

– Ах, я такая эгоистка! – На глазаху великой княжны выступили слезы. – Я скверная, скверная! Бедный Мика!Нет, я все время о нем думаю, я молилась за него всю ночь… – Тут она вдругпокраснела и поправилась. – Ну, почти всю ночь…

От этих слов, расценить которые можно былотолько в одном смысле, настроение у меня совсем испортилось, и, боюсь, во времяужина я недостаточно внимательно относился к своим обязанностям.

А ведь трапеза была особенная, устроенная вчесть наших британских гостей по случаю дня рождения ее величества английскойкоролевы, которую в Семье называют просто Грэнни, искренне почитают и сердечнолюбят. Последний раз «бабушку всея Европы» я видел этой весной в Ницце, когдакоролева Виктория устраивала партию Ксении Георгиевны с принцем Олафом.Императрица индийская, владычица первой мировой державы показалась мне сильнопостаревшей, но все еще крепкой. Наши дворцовые поговаривают, что после кончинысупруга она долгие годы состояла в связи со своим лакеем, но глядя на этупочтенную, величественную особу, поверить в подобное было трудно. Впрочем, проавгустейших особ всегда болтают нивесть что – никогда не следует придаватьзначения слухам, пока они не получили формального подтверждения. Я, во всякомслучае, в своем присутствии сплетен о ее британском величестве не поощряю.

Устроив ужин в честь Грэнни, ГеоргийАлександрович желал хотя бы отчасти искупить недостаток внимания, оказываемыйанглийским гостям из-за обрушившегося на Зеленый дом несчастья. Подготовкойраспорядился Сомов, мне же оставалось лишь проверить сервировку и меню – всёбыло безукоризненно.

Веселья не вышло, хотя Эндлунг старался изовсех сил, да и Георгий Александрович вел себя, как подобает истинногостеприимному хозяину. Но усилия были тщетны: Павел Георгиевич сидел мрачный ик пище не прикасался, только пил вино; Ксения Георгиевна выглядела рассеянной;милорд и мистер Карр друг на друга не смотрели, а шуткам лейтенанта смеялиськак-то чересчур громко, словно намеренно изображали полнейшую беззаботность. Тои дело повисали протяженные паузы, верное свидетельство провалившегося вечера.

Мне казалось, что над столом незримо витаеттень несчастного маленького пленника, хотя о нем не было произнесено ни единогослова. Ведь англичане о случившемся официально оповещены не были – это означалобы неминуемое разглашение тайны на всю Европу. Пока тема не затронута, ее не существует.Как люди чести, лорд Бэнвилл и мистер Карр будут молчать. А если ипроговорятся, то частным образом, в своем кругу. Это, конечно, даст толчокслухам, но не более того. Ну, а про слухи я уже говорил.

Я стоял за креслом Георгия Александровича,подавая знак лакеям, если требовалось что-то принести или убрать. Но мои мыслибыли далеко. Я думал, чем мне искупить свою невольную вину перед МихаиломГеогиевичем, нет ли еще какой-либо возможности посодействовать его спасению. Иеще – не буду кривить душой – мне не раз и не два вспомнился доверчивый и дажевосхищенный взгляд, которым мадемуазель Деклик смотрела на Фандорина, Эраста.Признаюсь, что, воображая себя спасителем Михаила Георгиевича, я представлял,как она точно так же (а может быть, и еще восторженней) посмотрит на меня.Глупо, конечно. Глупо и недостойно.

– Почему непременно я? – спросил,понизив голос, Павел Георгиевич. – Ведь это ты обещал сводить их сегодня воперу.

– Я не смогу, – ответил так же тихоГеоргий Александрович. – Сходишь ты.

В первый миг – очевидно, оттого, что мои мыслибыли заняты посторонними вещами – я вообразил, что вдруг начал пониматьпо-английски (ибо разговор за столом, разумеется, велся именно на этом языке) илишь потом до меня дошло, что эти реплики произнесены на русском.