Читать книгу "Что-то гадкое в сарае - Кирил Бонфильоли"

Я отшвырнул финал моих «Ромео э Джульетты» в угли догорающего очага и окинул Иоанну чем-то вроде супружеского взора. Она воздела бровь, вылепленную, как чайкино крыло. Я подмигнул. Зазвонил телефон.

То был сентенир. Он подумал, что мне будет небезынтересно: случилось еще одно изнасилование. Супруга томатовода. Как и прежде — сатанинские атрибуты, но с вариацией: вышибив из нее сознание тою же разновидностью деликатного апперкота, полукругом на ее голом животе, значительно ниже пупка он помадой вывел слово «секретарь».

— Довелось ли вам прочесть сегодня вечером газету? — спросил я.

— Видел ваше фото, сэр, но со всей статьей, как вы бы выразились, не ознакамливался — меня на это дело вызвали, э?

— Так поглядите еще раз на пузико этой дамочки, — сказал я. — Сдается мне, вы убедитесь, что слово, там изображенное, читается «Секарий».

Я устало поднялся из кресел, ощущая себя старым, как первородный грех.

— Ну вот, — вздохнул я. — Назад, на галеры.

— О, это хорошо, — сказала Иоанна. — Наперегонки до спальни?

— Я не это имел в виду.

— Только что — именно это.

— Только что я вступал в средний возраст. А в данный момент вполне готов к жмуркам для жмуриков.

— Хорошо, тогда поиграем в больных и медсестер: ты будешь гнаться за мною наверх, только очень медленно; чтобы экономно расходовать мужские силы.

— Ох, ну что ж, — отвечал я.

Душа моя к этому не очень лежала, но я оценил Иоаннины старания помочь. По некой причине, изволите ли видеть, мы не можем с нею беседовать как полагается.

14

В ней жизнь покамест теплится,

Стыд сберегает цвет лица

За руки опустелые,

За губы онемелые, —

Любовь запечатлеется

В словах, как рукоделие,

Что вьется мукой без конца,

Но жара молнии нет в них

И смысла гром уже затих.

«Эпилог»

Зловещие сновиденья мои пронзил отвратительный вой; я пробудился, содрогаясь. Но то был всего лишь Джок — он взбирался по лестнице с моим чайным подносом, распевая «Улетим на леденце»[179] лучшим своим фальцетом. Получается у него вполне себе неплохо, но всякой Ширли Темпл свое место и свой час.

— Этот «обад»[180], иначе «маттината»[181], больше не должен повторяться, Джок. Моей печени от него больно. «Проклят будь тот, кто приветствует брата своего поутру громким голосом», как любило отмечать Второзаконие[182].

В отместку он позволил некоторой массе чаю пролиться на блюдце, мне в тот миг передаваемое, после чего намеренно промокнул протечку хорошо вызревшим носовым платком. Шах, мат и гол в мои ворота. Чай — когда я смог заставить себя его отведать — на вкус был как воды Вавилонские, в которые наплакали просто безудержно.

— Как у нас сегодня кенар?

— Нога болит.

— Тогда призови лучшего ветврача, которого только можно купить за деньги, никаких средств не жалей. Неплохо отзывались о мистере Блэмпайде.

— Уже был. Сказал, ногу придется оттяпать.

— Глупости. Я человек небогатый, я не могу позволить себе содержать в праздной роскоши кенара на деревянной ноге.

— Он же поет, мистер Чарли, а не в карбалете танцует. А, и еще — мистер Давенант и мистер Брейкспир вас внизу дожидаются.

— Ох батюшки, ох Иисусе, в самом деле? Э, расположены они, осмелюсь полагать, радостно?

— Чертовски дьявольски.

— О. Стало быть, о новом инциденте они слыхали?

— Ну.

Языковые способности не подвели Джока: «дьявольское» — единственное слово, уместное для выражения настроений, в коих пребывали Сэм и Джордж. Когда я их подоброутрил, они воззрились на меня так, словно были целой сворой леди-Макбетов, столкнувшихся лицом к лицу с наиболее неприемлемой разновидностью проклятых пятен[183]. Я съежил рот в кривоватую усмешку. Их уста, тем не менее, оставались суровы. Я было обмозговал мысль рассказать им какой-нибудь анекдот, но затем от нее отказался.

— Выпьете? — предложил я. — Скотч? Джин с тоником? Бутылочное пиво?

— Маккабрей, — отвечал Джордж. — Вам известно что вы — слово из трех букв?

— Знаете, я никогда толком не понимал, что это значит.

Сэм объяснил; уложился ровно в три буквы. Я никому не позволяю так со мной разговаривать.

— Сэм, — массивно начал я.

Он повторил это слово.

— Что ж, — уступил я, — в том, что вы обозначаете, быть может, и есть некий смысл. Но вдумайтесь: насильнику — если этот инцидент и впрямь его работа, — могло просто не хватить времени на чтение вчерашней вечерней газеты; она продавалась не очень долго.

— Тогда как вы объясните слово «Секарий»?

— О. Это вы тоже слышали.

— Да, слышали. И нам представляется, что ваш извращенный и тупоумный план не только опозорил нас и подвел под каталажку, но, что хуже всего, — просто не сработал. Это человек бесспорно смеется над нами.

— Но еще ведь слишком рано, чтобы знать это наверняка, нет? То есть, вполне возможно, что на самом деле план-то как раз и удался, знаете. У него в подсознании или где-то… — неуклюже закончил я.

— Чепуха. Мы просто-напросто должны возобновить засады, отныне — каждую ночь. Новый инцидент подтверждает нашу теорию, что его мишени — скорее всего англичанки, возрастом за тридцать, живущие в этом районе. Сейчас пред нами стоит лишь вопрос времени. И бдительности.

— И штабной работы, — буркнул Джордж.

— И преданности.

— Понимаю. Очень хорошо. Начнем сегодня же, я полагаю? Или ночку пропустим, чтобы дать малому перезарядить, э, аккумуляторы?

— Сегодня, — в один голос ответили они.

— Видимо, вы правы; у таких ребят батарейки не садятся: я бы решил, что гонады у них — как ядерные реакторы.

— Не смешно. И я предполагаю, вам известно, что через сорок минут мы должны быть в околотке. Не желаете ли предложить нам выпить до ухода?