Читать книгу "Без тебя - Келли Риммер"

– А еще я подарила тебе миленький маленький керамический горшочек с цветком. Я его на рынке купила, – улыбаясь собственным воспоминаниям, произнесла Пета.

– Цветок завял еще до того, как ты мне его подарила!

– Да, – подмигнув мне, сказала Пета. – Мне казалось, что и так сойдет.

– Пета!

Я перевел взгляд на Лайлу, но обе женщины рассмеялись, а Лайла взмахом руки с зажатой в ней гирляндой развеяла мою обеспокоенность.

– Она шутит, Каллум. Ведь растения в маленьких горшочках надо часто поливать, но мы с мамой этого не знали. И до сих пор не знаем…

Негромко посмеиваясь, Лайла бросила взгляд на маму. Короткий миг общей печали. Меня поразило, что они способны относиться не без доли юмора к смерти горячо любимого, как я уже понял, мужа и отца.

Они продолжили украшать елку, а я молча встал и вышел на террасу, где растянулся на сплетенной из лозы скамье и принялся глядеть на океан. Уже наступил вечер. Небо было подернуто светло-лиловым и оранжевым светом. На моих глазах день клонился к своему завершению.

Позади меня Лайла и Пета смеялись, обмениваясь рождественскими воспоминаниями. Меня удивляла степень их эмоциональной привязанности друг к другу. Я мало знал об отце Лайлы, но мне казалось, что и без этого я чувствую глубину их скорби. Меня утешало то, что они, судя по всему, перенесли свою утрату куда легче, чем я. Все мои мысли сейчас вращались вокруг этого. Прошло уже десять лет, а я до сих пор не мог думать о смерти матери без того, чтобы у меня что-то не сжалось в груди. Иногда мне казалось, что я так и не смогу думать об отце без иррационального гнева за то, что он не сумел жить дальше без нее.

Я понял, что разница заключалась в том, что они разделили свое горе между собой. Теперь они даже могли шутить о периоде наибольших страданий в умиротворяющем свете угольков теплоты их отношений.

Эд и Вилли, куда более дружные, чем я, провели много дней после маминой смерти вместе с отцом. Они были рядом с ним, когда папу сразил удар. Он как раз писал открытки десяткам людей, посетившим похороны его жены. Папа сидел в глубоком и мягком цветастом кресле, в котором мама часто читала. Он молчал, пристально уставившись в одну точку на заднем дворе. Позже Эд рассказал мне, что отец внезапно опустил голову вниз на стол. Они с братом решили, что папа плачет, пока его неподвижность не навела их на мысль, что здесь что-то не так.

Я был один у себя дома. Морально я еще не подготовился к возвращению на работу, но и мысль, что придется вот так сидеть дни напролет, погрузившись в собственные воспоминания, была мне нестерпима. Я сказал остальным, что слишком занят и не могу взять отгул, что я буду присоединяться к ним только вечером. Я зашел так далеко, что каждый день надевал костюм, чтобы никто не смог вывести меня на чистую воду. Кажется, я смотрел по телевизору марафон, когда раздался звонок.

Не знаю, сожалел ли я когда-либо о том, что предпочел держаться в стороне. Если бы я решил провести последние часы жизни отца рядом с ним, это было бы предпочтительней во всех отношениях, однако же намного больнее для меня. Я помню его за ужином накануне вечером. Папа был печален, подавлен, но он был жив.

Эд всхлипывал, когда позвонил мне вскоре после приезда скорой помощи. Парамедики все еще не оставили попыток реанимировать папу. Я всегда воображал себе, что, когда Эд и Вилли наблюдали за суетой парамедиков, они стояли, крепко обнявшись: два близнеца, чья братская любовь намного превосходила то, что они чувствовали по отношению ко мне. После похорон отца и поминок Эд и Вилли просили меня вернуться с ними в дом и пропустить по стаканчику. Поминки мы справляли в любимом пабе отца, располагавшемся в соседнем квартале. Сюда он каждую пятницу ходил выпить пива с приятелями.

На поминки я, конечно, остался, но затем поехал домой. Потом я сидел в своей квартире, ощущая всю тяжесть одиночества, на которое сам же себя и обрек. На следующий день я отправился на работу. Это стало одновременно спасением и наказанием.

– Каллум!

Лайла стояла в дверях. На лице ее застыло вопросительное выражение. Я привстал и поднял руку с бокалом.

– Просто захотелось свежего воздуха. Вы и без меня неплохо справляетесь.

– Нет. Мы без твоей помощи не сможем водрузить менору[21] на верхушку елки.

– Ты собираешься водружать менору на рождественское дерево?

– А разве не все так поступают? – Она приподняла брови и улыбнулась. – В Нью-Йорке напротив нас по коридору жила еврейская семья. Они, конечно, не праздновали Рождество, но мы праздновали с ними Хануку[22]. Мама решила, что будет удобно пригласить их на рождественский обед. Угадай, чем мы их угощали?

– Только, пожалуйста, не говори, что жареной свининой.

– Ой, Лайла! Ты такая бестактная! – донесся из гостиной голос Петы. – Я очень старалась, Каллум, честно, старалась. Я запекла курицу и немного свинины. На верхушке рождественского дерева я водрузила менору в знак того, что уважаю их культуру. Свинину они, конечно, есть не стали, но курица им пришлась по вкусу, и они хорошо провели время.

– Вышло все нелепо, – сказала мне Лайла, – но после этого менора стала в нашей семье частью традиции. Возможно, это весьма неучтиво, но без меноры наверху ничего не получится, а ты единственный, кто может туда дотянуться.

Менора оказалась сделана из пластика. Золотистую краску разбрызгали поверх пластмассы, а снизу кто-то неуклюже приклеил воронкообразную картонку, на которую менору ставили на вершину елки. Мне даже не пришлось вставать на цыпочки, чтобы нахлобучить ее сверху. Я отступил на шаг, желая полюбоваться своей работой. Лайла обняла меня за талию и прижалась ко мне.

– Красиво. Правда же?

Я уже лет двадцать не наряжал рождественское дерево. Хаос украшений, неравномерно развешенных на ветвях, безумные сочетания цветов оскорбляли мое чувство стиля и прекрасного. Гирлянды были настолько старыми, что я видел довольно длинные участки, на которых не осталось ничего, кроме хлопчатобумажной нити. Они украшали не только елку, но висели повсюду в комнате, обрамляя каждую дверь и большинство фотографий в рамочках.

Но самой нелепой казалась здесь менора.

Я обнял Лайлу за плечо и слегка сжал его.

– Красиво. Вы обе совершенно рехнулись, но елка красивая.

* * *

Мы с Лайлой оба не умели выбирать подарки. После неудачи с туфлями я больше не осмеливался ничего ей дарить. Лайла тоже ничего мне не покупала.

Это делало Рождество еще более трудным и интересным мероприятием.