Читать книгу "Новая карта мира. Энергетические ресурсы, меняющийся климат и столкновение наций - Дэниел Ергин"

В то утро на воду были спущены венки из белых хризантем и красных роз, чтобы почтить память китайских моряков, погибших в битве при Вэйхае. Самым высокопоставленным выступающим на церемонии был адмирал У Шэнли, занимавший тогда пост командующего военно-морскими силами Народно-освободительной армии Китая.

«Возвышение великих государств – это также возвышение великих морских держав, – сказал У Шэнли. – История напоминает нам, что государство не будет процветать без военно-морской мощи». «Столетие унижений», сказал далее китайский адмирал, было результатом недостаточной военно-морской мощи, что так наглядно продемонстрировало поражение столетие назад. «Проведение церемонии на месте той битвы – это возможность вспомнить трагическую часть истории», – отметил он. Но сегодня «море больше не является помехой; история национального унижения ушла в прошлое и никогда не повторится»[164].

В поисках аналогов того, что может произойти в результате военно-морского соперничества США и Китая, снова и снова приходит на ум пример действия «ловушки Фукидида» в начале XX в. – гонка военно-морских вооружений Англии и Германии перед Первой мировой войной и ее трагические последствия. Однако эта аналогия имеет массу оговорок.

Все же англо-американская гонка военно-морских вооружений, выраженная в строительстве линкоров, являлась определяющим фактором геостратегической конкуренции в годы, предшествовавшие Первой мировой войне. Ею были одержимы и в Лондоне, и в Берлине. Она разжигала опасения о намерениях и программах, которые подпитывали друг друга, громоздила один страх на другой, убеждая людей в том, что война между Великобританией и Германией все ближе и ближе.

Эта аналогия внушает такие опасения, что Генри Киссинджер заключает свою книгу «О Китае» эпилогом, озаглавленным «Повторяется ли история» и полностью посвященным этому вопросу с точки зрения американо-китайских отношений. Однако с некоторым беспокойством он приходит к выводу, что «исторические аналогии по своей природе неточны»[165].

Глава 22

Нефть или вода?

Для Китая «импорт» означает все – от железной руды из Бразилии и соевых бобов из Айовы до деталей из Вьетнама, из которых в Китае собирают готовые изделия и продают по всему миру. Но прежде всего «импорт» значит импорт энергоносителей. Потому что энергетика является фундаментом беспрецедентного экономического роста Китая. Энергетика питает глобальную производственную платформу, которая является «мастерской мира», а растущие доходы означают, что будет больше автомобилей, больше авиапутешествий и больше энергии. В 2009 г. Китай превзошел Соединенные Штаты, став крупнейшим в мире потребителем энергии. Сегодня он один потребляет почти 25 % произведенной в мире энергии. Спрос на энергию в стране продолжит увеличиваться, хотя скорость роста, скорее всего, замедлится, поскольку доля услуг и внутреннего потребления становится все больше.

Несмотря на развитие атомной энергетики и увеличение использования возобновляемых источников энергии, почти 90 % энергии в Китае получают, используя ископаемые виды топлива. Структура энергетического комплекса Китая отличается от структуры энергетического комплекса США и Европы тем, что она в значительной степени основана на использовании угля – за счет этого в стране получают почти 60 % энергии. В Соединенных Штатах этот показатель равен всего 15 %. В США важнейшим источником энергии является нефть – 37 %. В Китае – половина от этого, 19 %. Природный газ удовлетворяет всего 6 % спроса, хотя этот показатель быстро растет. Сравните с 28 % в США. Уголь для Китая является в значительной мере надежным внутренним ресурсом. Этого не скажешь ни о нефти, ни о газе, поэтому геополитика в энергетической отрасли является для Пекина вопросом первостепенной важности.

Современной нефтедобывающей промышленности Китая меньше 60 лет. Для коммунистического правительства Мао самообеспечение нефтью было абсолютным приоритетом – причиной тому стали перекрытие поставок нефти во время Корейской войны в начале 50-х гг. и последующие размолвки и пограничные конфликты с «большим братом» – Советским Союзом. Оно стало возможным только в 1959 г. с открытием в Маньчжурии гигантского нефтяного месторождения Дацин, что переводится как «Великое празднество». К началу 80-х гг. нефтедобывающая промышленность Китая не только могла удовлетворить потребности страны, но и позволяла экспортировать излишки, преимущественно в Японию[166].

Однако экономический рост вызвал резкое увеличение внутреннего спроса на нефть, который в конечном итоге превысил объем внутренней добычи. В 1993 г. Китай пересек историческую черту, которая определила его перспективы вплоть до наших дней. Он стал нетто-импортером нефти и с тех пор все сильнее зависит от ее импорта, постепенно теряя самоуверенность, которую обрел, пока полностью обеспечивал свои потребности. В 2000-х гг. в Пекине возникло сильное беспокойство относительно пика поставок нефти, истощения мировых запасов нефти, в результате чего механизм экономического роста может начать работать со сбоями, а то и вовсе отказать. Появились мрачные предчувствия относительно вероятности болезненной конкурентной борьбы за ограниченные ресурсы, особенно с Соединенными Штатами. О похожих опасениях из-за возможной борьбы за ресурсы в те же годы можно было услышать и в Вашингтоне.

За полтора десятилетия, прошедшие после вступления Китая во Всемирную торговую организацию в 2001 г., потребление нефти в стране выросло более чем в два с половиной раза. Сейчас Китай занимает восьмое место в мире по добыче нефти – в стране добывают 3,8 млн баррелей нефти в сутки. Но спрос на нее в Китае намного опережает внутреннюю добычу. Страна стала крупнейшим импортером нефти в мире – в 2020 г. она ввезет 75 % добытой нефти.

Опасения касались не только объемов нефти, но и того, откуда она поступает. Китай является крупнейшим потребителем нефти, добытой в государствах Персидского залива и транспортируемой через Ормузский пролив. Южно-Китайское море – это сверхважная магистраль для импорта нефти. Большая ее часть, добытая как на Ближнем Востоке, так и в Африке, проходит через узкий Малаккский пролив, который выходит в Южно-Китайское море.

Именно это обстоятельство вынудило председателя КНР Ху Цзиньтао предупредить в конце 2003 г. о том, что он назвал Малаккской дилеммой, – о риске зависимости от этого морского пути. Определенные силы, сказал он, могут перерезать этот торговый путь и линию снабжения Китая. Это предупреждение прозвучало спустя несколько месяцев после американского вторжения в Ирак. Китай с трудом верил в то, что вторжение могло быть не связано с чем-то конкретным, и это конкретное означало нефть. Если Соединенные Штаты были обеспокоены доступом к нефти настолько, что вторглись в Ирак, то Китай должен был волноваться точно так же. Таким образом, получение контроля над Южно-Китайским морем приобрело для Китая первостепенное значение – как из-за его важности в качестве транзитного маршрута, так и из-за ресурсов, которые могут залегать под его дном[167].