Читать книгу "Музыка призраков - Вэдей Ратнер"

Тунь с товарищами выбрались из «пежо», заперли двери и бросили ключ в болото. Оставалось надеяться, что, когда застрявшую в грязи машину заметят и взломают замки, беглецы будут уже далеко и отыскать следы не удастся. Они выбрали хороший месяц для ухода в подполье, несмотря на раскисшие дороги и промокшую землю в кратерах луж. В сезон дождей, особенно в июле и августе, когда муссонные ливни становились очень сильными, стычки революционных группировок и правительственных сил случались реже – обе стороны дожидались кратких прояснений, чтобы нанести удар. В такие чреватые грозами ночи, как сегодняшняя, бои шли не здесь. Иногда небо освещалось далекими зарницами, но в минуты затишья почти верилось, что мир не только возможен, но и близок.

Четверо товарищей пошли назад, к мосту, пробираясь между стволами деревьев. Их силуэты скрадывала густая тень – тропинку освещала лишь луна и звезды, казавшиеся ярче в плотной темноте (большая часть полуострова еще не была электрифицирована). На одном из больших деревьев заухала сова. Всякий раз, когда беглецы проходили через заросли бамбука, начинала трещать цикада, и немедленно целый хор подхватывал оглушительную симфонию, будто сговорившись скрыть звук их шагов. Хорошо зная, что земля здесь напичкана минами, беглецы шли по тропам, которые были тщательно проверены, разминированы и нанесены на карту членами подпольных ячеек полуострова. В непролазной чаще, вдали от домов и оживленных дорог они рисковали встречей разве что с ядовитыми растениями или дикими зверями. В какой-то миг товарищ Нуон не сдержала возгласа, но тут же зажала рот рукой.

– Кажется, по моим ногам скользнула змея, – точно извиняясь, явно смущенная, пояснила она.

Тунь почувствовал, как что-то круглое и скользкое – вероятнее всего улитка – прицепилось к ремешку его левой сандалии, и с силой тряхнул ногой. Через несколько шагов он подал руку товарищу Нуон, и молодая женщина приняла ее без колебаний. Теперь она прижималась к нему, когда ее что-то пугало – упавшая с дерева ветка, неясный силуэт впереди, слишком большой, чтобы принадлежать человеку, мяуканье котенка, непонятно откуда взявшегося в глухих джунглях. Молоденькая Нуон решилась последовать за мужем, который ушел в подполье полгода назад, вскоре после свадьбы. Их, студентов инженерного факультета, соблазнили обещанием, что в новой Камбодже их знания послужат всеобщему благу: инженеры будут проектировать дамбы и плотины, чтобы выращивать рис круглый год.

Тунь не был знаком с мужем Нуон, однако невольно завидовал этому человеку: интересно, каково это, когда женщина из любви к тебе готова все бросить и отправиться навстречу неизвестности? Решилась бы Чаннара на такую жертву? Пошла бы она слепо за Тунем? Отказалась бы от привилегированной жизни в вашингтонском дипкорпусе, оставшись с ним, нищим студентом, вернувшимся в Камбоджу? «Ну, теперь этого не узнать, не правда ли? – оборвал он себя. – Ты ведь не дал ей шанса над этим задуматься».

Он уехал из Америки, не оставив Чаннаре даже записки. Бесследно исчез, как ему было приказано.

– Здесь у тебя нет будущего, – ровно сказал ему по телефону le Conseiller, как говорят уверенные в своем праве, в своей силе. – Если ты вообще хочешь иметь какое-то будущее, ты вернешься домой, на похороны своего отца, и останешься в Камбодже. Никакой учебы в Америке. Я даю тебе возможность достойно закончить ваше безрассудство. Ты не произнесешь ни слова, просто исчезнешь из ее жизни.

В своей директиве высокопоставленный дипломат не назвал имени Чаннары, словно упоминание рядом с Тунем могло ее замарать. Через год на своей свадьбе Чаннара бросила Туню упрек в том, что он разбил ей сердце, а Тунь не смог заставить себя открыть причину своего молчания, не признался в немой трусости, с которой подчинился требованию ее отца. Даже если Чаннара простила бы ему малодушие, было уже поздно – она нашла того, кто больше заслуживал ее уважения, аспиранта музыкального факультета одного из вашингтонских университетов, тоже камбоджийца, приехавшего в столицу Америки осенью шестидесятого года, за год до Туня, благодаря покровительству ее величества королевы Коссамак, известной патронессы искусств в Камбодже. Аунг Сохон, столь же низкого происхождения, как и Тунь, обладал, однако, недюжинной смелостью настоящего артиста, раздвигавшего границы не только в музыке, но и в любви, переступавшего классовые барьеры и бросившего вызов грозному сановнику, попросив у него руки Чаннары.

Туню оставалось только догадываться, какое впечатление Сохон произвел на Советника, раз тот вообще задумался над подобным союзом; человека менее храброго он бы стер в порошок, растоптав его будущее на корню. Во время недолгого пребывания в Америке Тунь видел этого Сохона, и хотя встреча стала мимолетной, на официальном мероприятии в посольстве, было ясно, что этот скромный, задумчивый молодой студент, чей талант далеко превосходил всех камбоджийских музыкантов их поколения, обладает редкой целеустремленностью: Сохон пересек зал, полный дипломатов и государственных деятелей, чтобы поприветствовать посла Камбоджи и подчеркнуть необходимость для так называемых «атташе по культуре» уважать культуру, которую им доверили представлять.

– Ваше превосходительство обязаны предоставить нам сцену, откуда музыканты могли бы исполнять свои произведения с достоинством. Обеденный зал и концертный – разные вещи, – без обиняков сказал Сохон, имея в виду неоднократные случаи, когда музыкантам их с Тунем уровня приходилось выступать на посольских приемах среди застольного гама и прекрасные мелодии терялись в стуке ножей и вилок и какофонии голосов. – Если мы не сделаем паузу ради нашей музыки, чего же ждать от иностранцев?

Все присутствующие слышали резкие слова Сохона, и в зале наступила тишина. Несколько мгновений казалось, что посол поставит дерзеца на место, однако, к облегчению собравшихся, он учтиво ответил:

– Вы правы, конечно. Абсолютно правы.

Тунь заметил, что за время разговора самообладание ни разу не изменило Сохону, словно молодого музыканта окружал непроницаемый кокон. В тот момент Тунь понял – этого парня ждет великая судьба, ибо он наделен цельностью и индивидуальным видением, необходимыми в подлинном искусстве. Для таких, как Сохон, не существует границ, кроме той, что они проводят вокруг себя, дабы защитить свое достоинство и способность творить.

Тунь не был наделен природной неуязвимостью Сохона и его смелостью. Временами он гадал, не стало ли его решение уйти в джунгли и начать воевать запоздалой попыткой исправить собственный недостаток. Он не решился возразить Советнику – слабость, стоившая ему единственной женщины, которую он любил и будет любить, зато теперь занял крайне жесткую позицию по отношению к социальному неравенству, против тирании класса правящих, к которому принадлежал Советник.

Четверо беглецов дошли до перекрестка между храмом и другим паромным причалом – меньше того, что у моста, – и быстро свернули влево, чтобы не выходить на хорошо просматривающуюся дорогу. Найдя узкую тропку, замеченную во время предварительной разведывательной поездки, они пошли по одному, как муравьи в щель, продвигаясь цепочкой то через девственную чащу, то через чьи-то ухоженные фруктовые сады. Тунь оказался замыкающим – товарищ Нуон и двое мужчин шли в метре впереди – и воспользовался этой свободой, чтобы без помех обдумать курс, который выбирал в последние годы. Он напрягал память в поисках упущенных возможностей и вторых шансов.