Читать книгу "Десерт из каштанов - Елена Вернер"

Гаранин подергал шпингалет, и присохшая рама со скрежетом подалась. Осторожно, стараясь не навредить, Арсений подставил палец, и бабочка, ничуть не суетясь, взобралась на него, цепко ухватившись шершавыми лапками. Когда вторая рама тоже распахнулась, он махнул рукой, и бабочка вспорхнула, тут же растворившись в ночи.

– Его больше нет, – внятно и спокойно произнес Арсений. – Он больше никогда не сможет тебе навредить. Женя. Ты слышишь? Никогда. Теперь ты можешь возвращаться, слышишь? Ты в безопасности, теперь точно.

Он обернулся.

У нее оказался прямой долгий взгляд.

Сердце Арсения подпрыгнуло до самого горла, перевернулось, как гимнаст на резинках, и ухнуло вниз. А сам он остался стоять, растягивая эту секунду до бесконечности и умея только чувствовать, но не думать…

Это новое чувство, разбуженное первым ее взглядом, было похоже на кота, внезапно возникающего на пороге. Оно толкает дверь и, распахнув ее пошире, замирает. Стоит и смотрит на тебя во все глаза, которым ведомы тайны крови и древних пылающих костров. И несмотря на то, что оно все еще на пороге, и ты еще тешишь себя надеждой, что можешь ведь и прогнать его прочь, и всех делов-то… Но нет, это чувство, в котором нет ничего от вкрадчивости и нерешительности, вдруг легкой поступью проходит в самую глубь твоей комнаты-души, ложится в желтой кляксе солнечного горячего света и начинает тарахтеть так громко, что не слышишь себя, одно только это мягкое властное урчание, сводящее с ума своей нежностью. И выставить его невозможно: оно будет скрестись, раздирая когтями все вокруг, пока не впустишь, полностью и безоговорочно капитулируя.

– А вот и ты, – выдохнул Арсений и шагнул к постели.

В следующее мгновение веки Жени Хмелевой медленно опустились, уже сомкнутые крепким сном.

XI

Из оранжевой тетради в синюю полоску (последняя запись):

«Время уже не то, давно не март, а начало июня. Но я все равно решила сделать марципан. Говорят, из него в Европе создают множество фигурок, и ко Дню святого Валентина, и на Рождество, и просто так в качестве забавы и сувениров. Я никогда не была в Европе (обязательно побываю!), и потому особенно здорово, что в моей власти приблизить ее хотя бы с помощью кулинарии. «Марципан» в переводе означает «мартовский хлеб». Я долго думала над этим. В моем воображении сказки Гофмана, Андерсена, Гауфа и братьев Гримм вдруг переплетаются с историей какого-нибудь бедствия в осажденном замке, в котором к марту закончилось зерно, и пришлось делать хлеб из запасов миндаля. Наподобие той легенды, согласно которой майонез родился во время осады, на Балеарских островах в городе Маон[11]. Кстати, приготовление майонеза неизменно заставляет меня восторженно ощущать свершение чуда прямо на моих глазах. А как иначе воспринимать тот факт, что растительное масло, взбитое с сырым желтком, уксусом и щепоткой приправ, вдруг становится чем-то плотным, вкусным и не похожим ни на что майонезом? Таким, который вкуснее любого покупного, особенно если добавить в него чуточку горчичного порошка, а вместо подсолнечного, более доступного у нас, взять оливковое. Я всегда замираю от удовольствия, наблюдая это преображение, и залезаю пальцем в эту желтоватую массу, которая только что была просто-напросто водянистым набором ингредиентов. Ну ведь настоящая магия превращений, трансфигурация из курса Хогвартса! Только вместо волшебной палочки – венчики миксера или погружной блендер.

Сама мысль о том, что во время осады можно лакомиться марципаном, заставляет меня улыбаться. Куда веселее, чем думать о грядущей сдаче города или гибели от меча врага…

Для марципана надо взять в равных частях сырого миндаля и сахарной пудры. Миндаль минутку отварить в кипятке, остудить и снять с ядрышек кожуру – после термической обработки она соскальзывает легче легкого, как перчатка, стоит только надавить на орешек пальцами. Потом чуточку подсушить на сухой сковороде, не допуская пригорания, и смолоть в кофемолке до состояния пыли. Смешать с сахарной пудрой и столовой ложкой воды (если брать по 150 г орехов и пудры). И вымешивать в пластилиновую массу. Какая же она пластичная! Работать одно удовольствие.

Часть массы я покрасила в красный и вылепила сердечки, часть чуть-чуть подчернила растертым активированным углем и сделала умильных мышек с хвостами из шерстинок. Не знаю, почему мыши, – просто так захотелось.

Говорят, марципан помогает от депрессии, грусти и нервных срывов. У меня ничего такого нет и в помине, но слопать пару сердечек, приманивая любовь, все равно приятно. А еще говорят, в немецком Любеке, на родине знаменитого любекского марципана, вместо обычной воды добавляют розовую, да к тому же пару капель миндального масла и горький миндаль, тот самый, который в больших количествах ядовит из-за синильной кислоты. Но его нужно совсем немного, по одному ядрышку горького миндаля на сотню обыкновенных. Якобы именно благодаря этому вкус марципана становится наиболее богатым и полным.

Вот только ума не приложу, где мне раздобыть горького миндаля…»

Часть четвертая. Марципан

I

Из комы не выходят подобно тому, как выпрыгивают из постели, проспав на работу. Гаранин отлично знал это и все равно не мог унять нетерпения.

Женя Хмелева приходила в себя поначалу всего на несколько минут, на час, полтора. Сперва ее взгляд еще блуждал, но вскоре начал фиксироваться на его лице и глазах. Она не понимала, где находится, не знала, что случилось, но помнила, как ее зовут, хоть и произнесла свое имя лишь на шестой день, с большим трудом, медленно, едва выговаривая звуки. У нее плохо получалось двигать левой рукой и не слушался голос.

На его глазах свершалось Чудо.

Арсений заходил к ней по нескольку раз в сутки. Заторможенная и вялая, она ничего не говорила, лишь отвечала на простейшие вопросы: как себя чувствуете, что болит, трудно ли дышать, сколько пальцев, хотите пить – и так далее. Он боялся испугать ее и подробно и обстоятельно, не зная, много ли она понимает сейчас, объяснял, что с ней происходит, сообщил, когда уберут катетер, как прошли операции, сколько потребуется времени на реабилитацию. Он показывал ей рентгеновские снимки, поднося их как можно ближе к глазам, как только офтальмологи заключили, что ее зрение также пострадало от травмы.

– Сейчас вам видно плохо, все будто в тумане. Так бывает после травмы головы, не переживайте, это не страшно.

Он намеренно избегал упоминаний о нападении на нее. А она не спрашивала. И невозможно было понять, помнит ли она произошедшее или нет, и если да, то насколько отчетливо. Капитана Грибнова Арсений к ней не допускал.

Ему никогда уже не забыть, какой надеждой наполнились ее глаза, когда здоровая рука впервые потянулась к лицу, перечеркнутому шрамом, и к бритой голове, на которой уже отрастал черный ежик, делая контраст с белыми повязками особенно броским. И как тихо и быстро заструились слезы, сбегая по вискам за уши.