Читать книгу "Танго смерти - Юрий Винничук"

Тайный смысл этих и других стихов Корана исследовали, кроме Руми, еще и такие знаменитые поэты-суфии, как Саади и Хафиз. Мансур аль-Халлай, живший в X веке, оставил немало лирических произведений, темой которых было переселение души:

Я сотни раз прорастал травойНа берегах стремительных рек.Сотни тысяч лет я рождался и жилВо всех телах, что есть на Земле.

На протяжении нескольких веков выдающиеся последователи Магомета, принимая учение о реинкарнации, утаивали его от широкого круга правоверных. Сейчас его обсуждают и толкуют только в русле суфийской традиции. Хотя многие современные мусульмане готовы, хотя бы теоретически, допустить существование тех форм реинкарнации, о которых упоминают мистики… Орхан сказал мне, что о книге вы узнали из труда какого-то австрийца. Что именно он писал?

– Иоганн Калькбреннер написал, что в «Книге Иблиса» описаны определенные обряды, благодаря которым можно узнать, кем ты был в предыдущей жизни. Более того, можно перенять все знания, которые были получены в предыдущих жизнях.

– Понятно. Есть только одна проблема… – Библиотекарь перешел на шепот. – Эта книга очень старая, и нам запрещено выдавать ее исследователям. Для этого требуется разрешение директора. Но Орхан так просил… Сделаем так: вы пойдете со мной в хранилище, я вынесу вам книгу, и вы просмотрите ее там.

В хранилище было сумрачно и неприветливо, продолговатые узкие окна располагались высоко под потолком, но стеллажи закрывали их до половины. Господин Байкурт исчез, а через минуту появился с картонной коробкой и, положив ее на стол, сказал:

– Я вернусь в зал. А если появится кто-то из начальства, я наберу мобильный Орхана. Только ты, Орхан, выключи звук. Когда я позвоню, пойдете вон туда, в самый конец, и будете ждать нового звонка. Но я бы просил, чтобы вы долго не задерживались. И еще одно… Суфийские произведения особенные и уникальные, их истинный смысл открывается только тем, кто владеет ключом к шифру, в то время как непосвященные пони мают все буквально или же вообще ничего не понимают. Не пытайтесь постичь непостижимое.

«Книга Иблиса» была в полметра длиной и довольно объемистая, но толщина ее объяснялась пергаментными страницами. Почти на каждой странице были какие-то иллюстрации, порой очень маленькие, а порой на полстраницы. Книга была написана на персидском, которого Ярош не знал, но, к счастью, им владел Орхан и переводил места, заинтересовавшие Яроша.

– Здесь, – говорил Орхан, листая страницы, – рассказывается о том, как, став последователем суфийского учения, можно научиться читать мысли на расстоянии… Здесь – о том, как можно мгновенно переноситься с одного места в другое… Здесь – о том, как поддерживать связь с потусторонним миром… Как вылечить человека с помощью одного лишь взгляда…

Один из рисунков изображал дервиша, шедшего по воде, а другой – человека, вырастающего из цветка. Ярош попросил перевести и услышал то, что и хотел:

– «Я умер как человек и стал растением. Я умер также и как растение и стал животным. Я умер как животное и стал человеком. Почему я должен бояться потери своих человеческих качеств? Я умру как человек, чтобы воскреснуть ангелом… И путь наш к первоистокам будет озарен маяками, которые мы должны распознать, чтобы встретиться там, где цветет гашгаш, под тенью его».

– Гашгаш? – переспросил Ярош. – Что это такое?

– Цветок такой… – Орхан задумался. – Не знаю, как перевести… полевой цветок… Но его выращивают для получения опия…

– Гашиш! – догадался Курков. – Значит, речь идет о маке?

– Да, – закивал радостно Орхан, – гашиш происходит от «гашгаша».

– Руми говорит о том, что человек, перевоплотившись и стремясь получить знания всех своих предыдущих жизней, должен распознавать маяки… то есть знаки… – сказал Ярош. – Об этом же толковали и еврейские мистики. Но тень маков… Что-то странное… Это ведь не деревья…

– У суфиев многое сказано с подтекстом, – пояснил Орхан. – Да и Байкурт предупреждал, что не стоит все трактовать буквально.

– Да, но та же фраза о тени маков фигурирует и в арканумской «Книге Смерти»…

– Здесь есть еще один момент… – сказал Орхан. – Самое главное во всем этом, чтобы человека перед смертью посетило озарение… Он должен перед смертью или принять участие в танце дервишей, или слышать этот танец…

– Там так и написано: «слышать», а не «видеть»? – удивился Ярош и даже наклонился над книгой, хотя и не разобрал ничего.

– Именно «слышать», – сказал Орхан. – Речь идет о мелодии.

– А что это за танец дервишей?

– Это танец последователей Руми, чей орден располагался в Центральной Турции, в городе Конья. Исполняют его так называемые вертящиеся дервиши. Там до сих пор в декабре проходит фестиваль, посвященный памяти Руми. Во время религиозной церемонии дервиши, одетые в белые развевающиеся одежды, и конические шляпы, вращаются под ритм барабанов и звуки мистической музыки. Музыка здесь играет огромную роль, она очищает и высвобождает душу, позволяет человеку заглянуть в глубь себя и убедиться, что Аллах рядом.

– Не мог бы и я услышать этот танец дервишей?

– Почему бы и нет? Сегодня вечером и услышите.

Курков не имел возможности пойти с ними, Орхан отвез Яроша на окраину Стамбула и вывел к какому-то зданию с резными фронтонами и голубой мозаикой, при входе их остановил мрачный верзила. Перекинувшись с Орханом парой слов, он ощупал карманы обоих гостей и только тогда пропустил их в просторный зал, в котором не было ни кресел, ни столиков, вдоль стен сидели мужчины разного возраста, перед многими из них курился кальян и дымились кофейники. Тихий гомон разносился по залу, на вновь прибывших никто не обратил внимания. Орхан с Ярошем заняли свободное место у стены и стали ждать. Откуда-то из глубины – то ли с потолка, то ли из-под пола – стала доноситься тихая спокойная музыка, присутствующие умолкли, отложили кальяны и чашки и приготовились к чему-то такому, что было им хорошо известно.

– То, что вы увидите и услышите, невозможно увидеть и услышать где-нибудь еще, – шепнул Орхан. – Танцы дервишей для туристов – это совсем не то.

Музыка обволакивала их, пеленала и укачивала, Ярош сел по-турецки, положил ладонь на ногу выше щиколотки и незаметно нажал на что-то пальцем. Музыка становилась все громче и громче, пока на середину зала не вышло двенадцать молодых мужчин в белых одеждах, когда они подняли руки вверх, вступили барабаны и флейты, дервиши закружились сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее, даже полы их одежд взлетели вверх и стали похожи на волчки. Их вращение казалось чем-то фантастическим, не верилось, что люди способны на такое, а дервиши закрыли глаза и, войдя в транс, уже отключились от окружающего мира, сосредоточившись только на своем танце и контакте с небом. Ярош увидел, как все присутствующие стали покачиваться в такт музыке и тоже закрыли глаза, а через некоторое время незаметно для себя и он закрыл глаза, чувствуя, что какая-то сила отрывает его от земли и поднимает вверх, вот он уже парит в воздухе, потолок исчезает, и голубой простор втягивает его в себя, ему стало страшно, показалось, что он уже никогда не сможет вернуться обратно, но сил открыть глаза не было, хотя темнотой назвать то, что стояло перед его закрытыми глазами, было невозможно – вокруг мерцали звезды, какие-то яркие огни вспыхивали и взрывались, расцветая красочными бутонами, а вскоре он понял, что и сам уже стал кружить в танце, только не на земле, а в воздухе, и огни танцевали вокруг него, а из тех огней выплывали лица, какие-то из них были ему знакомы, какие-то – нет, хотя тех, кого узнавал, он не мог вспомнить по имени, только была уверенность, что он знает, кто это. Чьи-то руки тянулись к нему, он чувствовал прикосновения, теплая ладонь погладила его по лицу, это было очень приятное ощущение, и он хотел ее придержать, поднести к губам и поцеловать, но ладонь исчезла, а в ушах раздался шепот: «там, где цветет гашгаш, под тенью его». Паника охватила его, изо всех сил он пытался стряхнуть с себя этот сон, дернулся, заметался, захотелось как можно быстрее опуститься на землю, открыть глаза и освободиться от пут этой музыки, но музыка не отпускала, она выворачивала его наизнанку, как перчатку, он уже не узнавал самого себя, казалось, кто-то другой вселился в него, но не чужой, кто-то близкий, хотя еще не узнаваемый, кого хотелось приобнять, но продолжалось это недолго, вот уже этот неизвестный покинул его, и эта потеря показалась таким невероятным кошмаром, что Ярош раскрыл рот и закричал, закричал, чтобы тот неизвестный не оставлял его, чтобы еще побыл рядом, но никто, даже он сам, не услышал своего крика, так как кричал он тишиной, беззвучной и глухой, а спустя миг почувствовал, что начинает опускаться, медленно, словно лепесток яблони, подхваченный ветром, музыка становилась тише, затихала, умолкала, и когда ему удалось наконец открыть глаза, то оказалось, что он в зале один. Здесь не было уже никого, исчезли кальяны и кофейники, зато на полу стояли тренажеры, лежали черные матрасы, гири, штанги, свернутые канаты…