Читать книгу "У каждого свой путь в Харад - Анна Р. Хан"

«Вот и хорошо. Это именно то, что и должно быть в мире. Мир полон света, щедро одаривает любовью каждого, но как редко люди могут почувствовать это! Не замечают. Вот сейчас хорошо, – устало думала Берегиня, складывая инструменты в миску, чтобы промыть их потом во дворе у колодца. – В мире любви прибавилось».

– Оденсе! – с тихой радостью шептала женщина. – Смотри, какой он! Ручки… совсем маленькие ручки! И губками двигает… Я раньше на младенчиков смотрела когда, все думала: до чего же страшненькие выходят, а этот… Другой совсем, правда? Такой красивый… – Она всхлипнула. – Мне так радостно. Но и слезы душат. Что со мной, Оденсе? Это… счастье?

– Конечно, дорогая. Ну что ты, милая? Не надо плакать. – Одной рукой берегиня отирала слезы с щеки роженицы, а другой мягко пододвигала малыша к груди матери.

Из-за дверей хаты раздавались невнятные хлюпающие звуки, на которые женщины до этого не обращали никакого внимания. Теперь обе одновременно повернули головы, пытаясь распознать их природу.

– По-моему, это твой муж, – предположила Оденсе. – Хотя звук странный. Как будто кур душит хорь.

– Это он так плачет, – согласилась новоиспеченная мама. – Плачет и напивается. – И, оправдывая поведение своего супруга, добавила: – Он не пьет вообще-то у меня, а вот тут от счастья, видно, деваться некуда было… Подперло, что тут скажешь. Я вчера наговорила ему всего, как схватки начались. Орала так, что ой-ой-ой! Вытолкала его вон и сказала, чтоб он сдох сразу же, как только подумает ко мне приблизиться… ну, за этим самым… Он теперь, наверное, и заходить-то сюда боится. Вот и пьет. А так-то он и не пьет совсем, разве что на праздники.

Оденсе улыбнулась:

– Это ничего. Вчера ты могла наговорить что угодно и кому угодно. Вы помиритесь. У вас теперь такая деточка миленькая – как же вам не помириться?

Возня за дверью время от времени перемежалась вполне отчетливо определяемыми всхлипами, хрюканьем и бормотанием. Мужичок действительно запивал перенесенное потрясение мутным деревенским хмельным напитком и разговаривал об обрушившихся на него бедах, вкупе со счастьем, не то с самим собой, не то с пустеющей бутылкой.

Где-то снаружи тоскливо мычала корова.

– Ох ты ж! – вскричала роженица, перехватывая ребенка одной рукой, а другой опираясь, чтобы попытаться встать. – Чтоб его пучило, ирода, до вечера! Он же напился, как свинья – так корова его теперь ни в жизнь не подпустит! Кто ж ее подоит, бедную?

– Да будет кому, чего ты всполошилась? Не в лесу ведь живете – соседи помогут. – Оденсе будто видела, как вмиг развеялась, как от сильного порыва ветра, картинка гармоничного счастья. – Ты с ребенком будь. Ты ему важнее…

– Так перегорит молоко же у ней! Что я потом делать буду с такой коровой?

Брегиня вздохнула и тихо попыталась вразумить собеседницу в последний раз:

– Да и нельзя тебе – только что ж родила. Куда? Успокойся. Разберемся мы с твоей коровой.

Оденсе вышла в сени. Мужичок пытался, поднявшись на ноги, не шататься. Ему это не удавалось, и теперь уже он заплакал от стыда за свою слабость. Утирался краем рукава, концом бороды, стараясь скрыть лицо, все бормотал слова благодарности и совал в руки Оденсе круглые серебряные монеты потловской чеканки.

По дороге домой они несколько раз останавливались у других деревенских домов. Узнавая в сидящей на телеге женщине берегиню, все здоровались, кланяясь в пояс. Улыбались, поглядывая на нее все же чуток с опаской. В одном доме бойкая молодуха вызвалась подоить несговорчивую корову, обговорив заранее, что четверть удоя возьмет себе.

Хозяин согласно махнул рукой и затянул вполголоса песню, путая спьяну слова. Довез, правда, Оденсе до дома он быстро, при этом старательно объезжал все ямки и ухабы, чтобы причинить как можно меньше беспокойства.

При расставании, все еще шатаясь, поклонился. И в знак благодарности прижал руки к груди, чтобы выразить этим жестом всю признательность, оформить в слова которую ну никак не получалось в данный момент.

Оденсе поклонилась в ответ:

– Идите и пусть добро не оставит ваш дом.

Глава 5

Берегиня выпрямилась, вытерев ладони о передник. Что ни говори, а это крайне удобно, когда неподалеку от дома протекает река. Пусть даже совсем небольшая. Пусть даже маленькая. Как этот ручей. Не колодец, не запруда со стоячей, плесневелой водой, а живая, бегущая себе куда-то вдаль.

Потянувшись, чтобы расправить затекшую спину, Оденсе принялась встряхивать только что прополосканные вещи. Капельки водной пыли попадали на волосы, замирая в их переливах подобно утренней росе. Или просто оставались кружиться в воздухе, расцвечивая его своей способностью преломлять луч света в радугу.

Она представила, как визжали бы от удовольствия, попадая под взмахи мокрой ткани, ее собственные дети, в шутку нападающие на материнские ноги, чтобы получить новую порцию брызг. Улыбнулась. Когда дети рядом – мир становится другим. Обращаешь внимание на мелочи, из которых позже складываешь самые важные воспоминания в жизни.

Но детей рядом не было. У Оденсе заныло сердце. Их смех не скрашивал монотонность обыденной работы.

Но все же, как и любая другая рутина, хозяйственные дела успокаивали берегиню. Руки совершали знакомые, сотни раз до этого повторяемые движения, не привнося ничего нового – может, в этом было успокоение? В почти усыпляющем действии привычной работы? И она отвлекала от мыслей, вьющихся в голове роем?

«Как это все могло случиться?»

Этот вопрос не менял формулировки уже столько лет.

Все превратности ее судьбы, начиная с самого далекого прошлого, цеплялись одна за другую и противоречили всему, казавшемуся ей здравым смыслом, вызывая один и тот же вопрос: «Как это все могло случиться?»

И вот сейчас то, что казалось совершенно невозможным никогда и ни при каких обстоятельствах, снова происходит. Снова с ней и снова – на самом деле.

Теперь вот в ее доме завелась нелюдь. Не – людь.

Чуждое ее сущности создание. Творение каких сил?

Но она не могла отказать в помощи и ему. Ведь он терял жизнь. Медленно, по капле. Умирал на ее глазах. И даже несмотря на то, что жизнь его не была человечьей, берегиня видела в ней бесконечную ценность. Согласно древним писаниям, способность к целительству, переданная в дар свыше, должна была иссякнуть, будучи использована для помощи ему подобным. Будучи осквернена при соприкосновении с иными народами. Как от проклятия самой себя.

И все же…

«Вылечила же я в детстве собаку, когда та попала в волчий капкан? Наставница испугалась – сказала, пропадет дар, собака же не человек… Но он не пропал. А я все думала: что, если не судить собаку строго, то выходит, что собака приносит пользу – охраняет от диких зверей. Она нужна человеку. Он в ней нуждается. Вот дар и не пропал. А эльфы? Опять же, я не лечу их всех подряд. Может, с этого эльфа тоже какой толк выйдет?»