Читать книгу "Подсказки пифии - Эрик Аксл Сунд"

Прокурор решил выкурить сигару и откланяться. Ему надо было подумать, хоть он и понимал где-то в глубинах алкогольного тумана: завтра он не вспомнит ничего из того, что надумает в своем теперешнем состоянии. Но он все же извинился, протиснулся через толпу, снял варежки и неуклюжую серебристую куртку и вышел на улицу, чтобы немного побыть в покое.

Он успел лишь зажечь сигару – и тут кто-то похлопал его по плечу.

Какого хрена, злобно подумал прокурор. Они как один большой чертов пластырь.

Он обернулся и хотел было сказать какую-нибудь резкость, как вдруг в лицо ему ударил крепко сжатый кулак. Щеку обожгло золой от сигары, которая рассыпалась в труху и упала на землю. Прокурор зашатался, чуть не потеряв равновесие от удара.

– Какого черта…

Сначала он почувствовал просто тупое удивление. Потом кто-то схватил его за галстук. Увидев, кому принадлежит исполинский кулак, прокурор испугался по-настоящему.

Украинец. Тот, с кроликами.

С застывшей улыбкой, поразительно спокойно нападавший достал стилет. В прокуроре тут же активировался защитный механизм, приведший в движение самые выносливые и быстрее всего реагирующие мышцы. Те, которые управляют глазами.

Прокурор зажмурился и стал умолять о пощаде.

Он послушный лакей, забывший свое место, трагическая фигура, он добровольно вырядился в серебристый костюм мишленовского человечка, чтобы по приказу высшего начальства подхалимничать перед чужаками.

Через десять секунд прокурор обнаружил себя на коленях на мокром асфальте. Изо рта свисал отрезанный галстук. Украинец исчез.

В чем дело?

На земле перед прокурором стояла большая картонная коробка.

На фон Квиста накатила волна крайней усталости. Он сел на бордюр, уставившись на коробку и чувствуя, как от сырого асфальта намокают брюки.

С отсутствующим выражением лица прокурор открыл коробку.

В ней лежало что-то черное, волокнистое. Частично замотанное в белую ткань.

Сначала он не рассмотрел, что это, но когда нагнулся и осторожно сунул руку в коробку, то понял, что сейчас произойдет.

Как только он взялся за предмет, тот внезапно обрел форму и смысл, и прокурору показалось, что предмет тянется к нему.

Это была высушенная, сморщенная, усохшая человеческая рука.

Лонгхольмен

Лонгхольмен – это остров в центре Стокгольма, представляющий собой отдельный район города. Остров в километр длиной и от силы полкилометра шириной долгие годы был островом-тюрьмой.

Прелестное имение Альставик, расположенное на острове, в один прекрасный день купила коммерц-коллегия, и его переделали в женскую тюрьму. За образец были взяты голландские работные дома, благодаря которым предполагалось убрать с улиц попрошаек и бродяг и дать им осмысленное занятие. Особенно следовало обратить внимание на женщин вольного поведения.

Одной из сидевших в Лонгхольмене была Ханна Хансдоттер, ставшая последним казненным в Швеции за колдовство человеком. Ее, пятидесяти пяти лет от роду и принадлежавшую к приходской бедноте, и раньше приговаривали к тюремному заключению за преступления против супружеской верности, совершаемые и с холостыми, и с женатыми мужчинами. По решению суда Ханну развели с мужем и выслали из дома, где жили супруги.

На Ханну смотрели как на пьяницу и скандалистку. Женщина до последнего отрицала, что она ведьма. Однако когда хозяин постоялого двора в Клёрупе Лундстен свидетельствовал, что заболел, съев предложенное Ханной яблоко, женщину приговорили к смерти через повешение за шею, после чего тело сожгли на костре. Мотивом посчитали то, что Лундстен однажды отказался налить Ханне водки.

Мадлен въехала на остров по мосту Польсундсбрун и припарковала машину позади морского училища. Она нашла это место, так как уже бывала здесь.

Несколько дней она ночевала в трейлерном кемпинге недалеко от моста Вестербрун, но там оказалось слишком много народу, к тому же у нескольких трейлеров были французские номера, а ей совсем не хотелось отвечать на вопросы любопытных туристов. Однако там было лучше, чем в гостинице “Шёфарт”, где ей постоянно казалось, что за ней наблюдают.

С тех пор как она вернулась в Мариехамн, она все время проводила в машине. Круглые сутки – ни минуты покоя с одной-единственной целью: найти свою настоящую мать. Полученную от Шарлотты фотографию она носила в кармане.

Она исполнила то, что когда-то задумала, и теперь ей хотелось наконец увидеть тело, из которого она родилась. Поначалу Мадлен не собиралась искать свою биологическую мать, но теперь желание увидеть ее стало ощущаться как важное. Все оказалось сложнее, чем она предполагала. Как выяснилось, никакой Виктории Бергман, которая могла бы оказаться ее матерью, не существует. Времени оставалось очень мало. Договор Мадлен с Вигго Дюрером приближался к завершению.

Мадлен вышла из машины и двинулась к краю причала. Вода здесь была такой же черной, как там, в Аландском море.

Мадлен надела наушники, включила радио и нашла промежуток между частотами. Слабый бессловесный шум обычно успокаивал ее, но сейчас она чувствовала только разочарование, так что переключилась на Клинта Манселла, музыку к фильму “Реквием по мечте”. Когда первые звуки Lux Aeterna загудели в ушах, Мадлен двинулась к зданию бывшей тюрьмы.

Дойдя до старой каменной стены, она остановилась и принялась рассматривать ее с каким-то уважением.

Она думала о людях, чередой проходивших перед ее мысленным взором. Понимала всю злость, которую вызывала эта работа – вырубать гранитные четырехугольники; в своей собственной груди ощущала ненависть, клокотавшую под грубой тюремной одеждой в груди первого заключенного, которого заставили строить стену своей собственной тюрьмы.

И Мадлен вспоминала ту минуту, когда решила: она никогда больше не будет жертвой.

Прошлое

Не забирай у меня ненависть.

Она единственное, что у меня осталось[39].

Солнце высоко стояло над гребнем горы, серпантин дороги вился по склонам, а в полукилометре внизу узкой бирюзовой лентой тянулась река Вердон. Перила по краям дороги были низкими, и смерть наступала почти сразу после секундного колебания и неверно принятого при встрече лоб в лоб решения. Над головой уходили в ярко-синее небо еще двести метров скал, предупреждения об обвалах сменяли друг друга, и каждому такому щиту, мимо которого она проезжала, она кричала, что идея быть погребенной под холодными камнями ей по вкусу.

Чтобы я смогла жить, думала Мадлен, им придется умереть.

Она не думала о мести как о способе оскорбленного остаться живым. Нет, ее заставляла дышать ненависть, которая удерживала ее в этой жизни со времен Дании.