Читать книгу "Стамбульский оракул - Майкл Дэвид Лукас"

Как раз в то время, когда русские грабили город, у моей дорогой жены Лии начались схватки. Вскоре после рождения нашей дочери она умерла от потери крови. Ее смерть омрачила радость от появления первенца. Только теперь, по прошествии времени, мне достало сил написать Вам. Глупо, конечно, строить пустые предположения, но я все думаю, что, принимай роды наги местный врач, доктор Гусек, Лия осталась бы в живых. Но доктор был занят ранеными, пришлось довериться опыту двух повитух-татарок, которые каким-то чудом оказались на пороге моего дома как раз во время схваток.

Они сказали, что к моему дому их привело древнее пророчество, какие-то знаки — птицы, табун лошадей, луна, что-то в этом роде. Честно сказать, я не очень поверил им, да и не было сил вдумываться. Однако помощь этих женщин, одной из которых я и доверил послание к вам, оказалась неоценимой — не знаю, что бы я делал без них. Они согласились пожить у меня и вести хозяйство до своего отъезда в Стамбул. Неделю назад я телеграфировал Вам, что по прибытии в столицу обе они будут искать работу и я бы рекомендовал их Вам как незаменимых помощниц по хозяйству.

В заключение хочу присовокупить небольшую личную просьбу. Так случилось, что у моего дитяти есть только один родитель, да и близкой родни почти никого. Поэтому мне хотелось бы обезопасить ее будущее на случай моей смерти. Я не перестаю повторять, что считаю Вас, дорогой друг, одним из самых достойных, честных и благородных людей, с которыми сводила меня судьба, поэтому для меня было бы большим облегчением знать, что Вы позаботитесь о моей дочери, если со мной произойдет какое-либо несчастье, что Вы выполните мою просьбу, хотя она и передается Вам весьма странным способом. Искренне надеюсь на скорую встречу при более счастливых обстоятельствах.

Пока же остаюсь

Ваш преданный друг

Якоб Коэн.

Элеонора дочитала, аккуратно сложила листки и убрала их обратно в конверт. Она теребила подол платья и смотрела на серый пепел, в который превратился яркий огонь. В голове проносилось множество мыслей, но ни одну она не могла удержать. Сколько же всего в этих строчках: пророчество, кони, птицы. Отец не очень-то поверил рассказам госпожи Дамакан о знаках, а его мнению Элеонора доверяла. Но ведь вот оно тут, на листке бумаги: предсказание, древнее суеверие, природу которого она не в силах понять. Ей столько всего надо еще узнать о самой себе, об отце, о стае, о госпоже Дамакан и о бее, об обстоятельствах ее рождения, о повитухах, о пророчестве и прежде всего о том, почему все это от нее скрывали. Она чуть не забыла о другом письме. Оно тоже было адресовано Монсефу-бею, на штампе стояла дата — середина февраля. Это послание было гораздо короче первого. Элеонора вытащила листок и пробежала его глазами.

Монсеф Барк-бей!

Благодарю Вас за сердечные соболезнования. Заверяю Вас, что ценю Ваше внимание. Якоб много раз повторял, как он уважает и любит Вас. Теперь я понимаю почему. Как-то раз он упомянул, что просил Вас опекать Элеонору и защищать ее интересы, если с ним что-нибудь случится. Как Вы справедливо заметили, я не только тетя Элеоноры, но и ее мачеха, однако я должна просить Вас не отказываться от обязанностей, возложенных на Вас Якобом. В настоящее время я не могу посвятить себя заботам о малолетнем ребенке. Касаемо Ваших денежных затруднений, которые подразумевались в телеграмме, прошу Вас свободно распоряжаться теми средствами, которые Якобу удалось выручить в Стамбуле. Этого должно хватить на содержание Элеоноры.

Благодарю Вас за понимание,

Руксандра Коэн.

Элеонора встала и положила оба письма на стол прямо перед собой. Острый вкус кислоты царапнул горло, на смену ему пришло оцепенение. Руксандра все-таки ответила на телеграммы бея. Странно, но от этого даже легче. Хотя само письмо жалило, как змея, хотя оно прямо говорило о том, что Руксандра бессовестно отказалась от нее, избавление от надежд принесло облегчение. Элеонора не знала, сердится ли она на бея за то, что он скрывал от нее письмо. Он всего лишь хотел уберечь ее от нового удара, ведь после смерти отца прошло так мало времени. Но все же не эти вопросы волновали ее сейчас. Ее мысли были заняты лошадьми, птицами и древними пророчествами. И получить ответы на эти вопросы она могла только от одного человека.

Она повернула ручку и выскользнула в залитую светом переднюю. Сердце колотилось, но она постаралась успокоиться, сосредоточиться на своей цели. Она недолго постояла, от ее частого дыхания платье на груди то поднималось, то опускалось, потом приложила руку к сердцу, вздохнула и медленно, шаг за шагом, прокралась через едва освещенную столовую на кухню. Там было холодно, пахло жареным луком; не считая сковород над плитой, стены были совершенно голые. В дальнем конце виднелись три двери, все три заперты. Элеонора знала, что левая дверь вела в крошечный двор, правая — в кладовую, а средняя, чуть побольше, чем остальные, — на половину слуг.

Она нажала на ручку, и замок подался неожиданно легко. В тусклом свете едва можно было рассмотреть деревянную лестницу. Ступенька предательски затрещала под ее весом, дверь за спиной захлопнулась. Элеонора медленно поднялась на площадку, держась за перила. Перед ней были две двери, из-под одной пробивался свет. Элеонора надеялась, что это комната госпожи Дамакан, ведь, если окажется, что за дверью господин Карум, придется соврать: сказать, что ей нужна помощь по женскому делу. Что это значит, она сама не знала, понимала лишь, что эти слова приведут ее прямо к госпоже Дамакан. Элеонора несколько раз едва слышно вздохнула и тихо постучала. Довольно долго ничего не происходило, потом послышался шорох, и дверь распахнулась. За ней стояла госпожа Дамакан.

— Деточка моя! — воскликнула она и положила руку Элеоноре на плечо. — Что ты тут делаешь?

Элеонора попыталась ответить, но не смогла. Она зашмыгала носом и всхлипнула. Потом почувствовала, как внутри ее словно открылся кран, — чувства, переполнявшие ее, вздымались изнутри, из самых глубин ее тела, поднимались к легким, к горлу, словно бледноглазые морские чудовища, которых выносит на поверхность после долгих лет жизни под толщей воды. Она открыла рот, чтобы объяснить, но тут по телу пробежала судорога. Напряжение последних двух недель, пророчество, султан, вопросы, которые неотступно преследовали ее, — все это пронеслось в голове, она уткнулась лицом в колени госпожи Дамакан и зарыдала. В этом плаче было все: горе по ушедшим родителям, тоска по Констанце, сочувствие госпоже Дамакан и ее племяннице, все ведомые и неведомые страдания. Но сильнее всего она плакала о себе самой, о том, что нет у нее места в этом мире.

Потом Элеонора еще долго сидела на краю кровати, не спуская глаз с пламени горящей свечи. Госпожа Дамакан обнимала ее, гладила ей волосы и шептала что-то на неизвестном ей языке. Наконец она пришла в себя, перевела дыхание и сказала, утирая слезы рукавом:

— Извините, я не хотела вас беспокоить.

— Ну что ты.

Элеонора опустила глаза и спрятала руки в складки платья. Присутствие госпожи Дамакан успокаивало ее.

— Ты у нас необыкновенное дитя, — сказала старая служанка, поглаживая Элеонору по голове, — ты ведь и сама это знаешь, правда?