Читать книгу "Ярмарка в Сокольниках - Фридрих Незнанский"

Господин Мазер слушал все это очень спокойно. После того как Гречанник захлопнул папку с бумагами, долго молчал. В палате стало тихо, было только слышно, как за окном воркует голубь.

— Госпожу Соя-Серко я знаю уже не один год, — услышали мы бесстрастный голос. Это было тем более неожиданно, что начал он как бы с середины. Я судорожно схватился за бумагу и ручку и стал записывать показания Мазера слово в слово.

«Часто бывал в ее великолепной квартире в районе Арбата, — писал я, — где мы договаривались об обмене товарами. А вот с господином Леоновичем я познакомился несколько позже по рекомендации той же Аллы Александровны. И тоже в Москве, осенью 79-го года. Имел с ним деловые, коммерческие отношения. Суть наших коммерческих операций заключалась в том, что совместно с личными вещами сотрудников нашего посольства в Москве я неоднократно увозил в СССР в значительных количествах женские головные платки с люрексом, дамские шубы из искусственного меха, американские джинсовые костюмы, вельветовые брюки французского производства, видео-кассеты, ручные часы марки „Ориент“ и „Сейко“ и другие товары. В виде встречного груза Леонович приготавливал для меня иконы, картины, серебряные монеты, различную религиозную утварь и антиквариат. Эти товары я отправлял в Европу на грузовиках нашего посольства или прибегал к помощи „Совтрансавто“. Шоферов мне поставлял тот же Леонович… Что же касается гребня с бриллиантами и набора из резной кости, то эти вещи я купил у госпожи Соя-Серко в гостинице „Украина“ в конце прошлого месяца. Для провоза этих ценностей через таможенный пост нужен был официальный документ, что эти вещи не представляют значительной ценности и прочее. Вот почему Леонович повез меня к своему знакомому, директору магазина. Для него оформить документы было несложно. Госпожа Соя-Серко тогда ожидала нас в „жигулях“, напротив комиссионного магазина…»

Записав показания, я задал Мазеру вопрос:

— Скажите, а инженера Ракитина из «Внешторга» вы знали?

— Как его имя? — уточнил Мазер.

— Виктор. Виктор Николаевич.

— Нет, не знал, — твердо сказал Мазер.

И я подумал: «Сейчас бы подключить детектор лжи к башке или другим твоим органам, черт бы тебя побрал, тогда бы мы наверняка знали — брешешь ты или правду говоришь», а вслух сказал:

— Господин Мазер! Ваши действия подпадают под статью семьдесят восьмую уголовного кодекса о контрабанде. Ответственность довольно суровая — от трех до десяти лет. Если же вы подробно расскажете обо всех известных вам преступлениях, то согласно пункту девятому статьи тридцать восьмой облегчите себе положение…

Мазер глянул на меня искоса и вдруг спросил:

— Простите, вы действительно прокурор? У нас такой молодой человек не может быть прокурором…

Я вынул свое кожаное удостоверение и помахал им перед носом фирмача, чтобы он увидел золотые буквы «Прокуратура СССР».

Удовлетворившись видом моей красной корочки, Мазер произнес:

— Тогда у меня есть официальное заявление! Я должен срочно вернуться на родину, а в обмен на это я готов раскрыть некоторые секреты советской государственной прокуратуре… О незаконных операциях некоторых западных фирм с некоторыми руководителями вашего Внешторга и… другого ведомства!

У меня даже сердце зашлось от такой новости:

— Господин Мазер, вы можете изложить мне все, что считаете нужным.

Мазер обвел глазами присутствующих, давая понять, что он хочет говорить со мною наедине, и я было уже раскрыл рот, чтобы выпроводить лейтенанта Гречанника и майора Погорелова, как вдруг вперед, по-петушиному, выступил Гречанник и произнес:

— Товарищ Турецкий не прокурор. Он следователь, даже стажер следователя! По надзору за такой категорией дел, как ваше, для иностранцев есть особый прокурор, Фунтов!

Вот сволочь! Я задохнулся от бешенства — это ж надо было открывать свой поганый рот и вылезать с такой глупостью!!!

— Тогда это меняет дело, — тут же заговорил Мазер, — я настаиваю на встрече с господином Фунтовым, если уж меня не может принять главный московский прокурор.

Я готов был задушить этого проклятого Жозефа, но, сдерживая злобу, стал занудно объяснять Мазеру, что, по мысли самого Ленина, наша советская прокуратура — единственный в стране орган единоначалия, что беседа со мной все равно, что беседа с самим Генеральным прокурором. Что у нас нет законности курской или калужской, как говорил тот же Ленин, а есть одна-единственная законность и прочее… Но коммерсант Мазер меня больше не слушал. Он твердил свое:

— Пожалуйста, организуйте мне встречу с вашим главным прокурором или, в крайнем случае, с господином Фунтовым! Пожалуйста, организуйте мне встречу с вашим главным прокурором или, в крайнем случае, с господином Фунтовым!

При этом он вытянул из-под подушки сложенные втрое листы, помахал ими передо мной и снова засунул под подушку, скривившись при этом от боли.

Злой, как черт, я заставил его расписаться в протоколе, оставил Гречанника организовывать его безопасность, а сам, в сопровождении толстого Погорелова, направился в прокуратуру. Там меня должен был ждать Меркулов.

* * *

Мы вошли в кабинет. Меркулов разговаривая по телефону. Тон его был чрезвычайно встревоженным.

— Вы дежурный врач? С вами говорит Меркулов из городской прокуратуры… Как состояние здоровья Мазера? Да, да — иностранца!

Прикрыв за собою двойную дверь, я и Погорелов стояли у порога, вслушиваясь в беседу Меркулова с дежурным врачом. Возле наших ног расплывались лужицы тающего снега.

— Как… Как это в тяжелом состоянии? Какая операция предстоит? Вы, доктор, явно его с кем-то спутали. Мой помощник его только что допрашивал… Когда это случилось?

Выслушав то, что ему сказали, Меркулов остался сидеть с трубкой в руках. Из мембраны неслись гудочки отбоя — ту, ту, ту…

— Ну и негодяи, — задумчиво произнес Меркулов, — похоже и этого убрали…

— Как убрали? — спросили мы с Погореловым одновременно.

До нас и в самом деле не доходило сейчас — как это Мазер в тяжелом состоянии, если всего каких-нибудь тридцать минут назад мы его допрашивали, хотя и не совсем здорового, но и не умирающего? Что там приключилось за эти полчаса в институте Склифосовского? Мы с Погореловым, наверное, походили сейчас на двух пациентов психбольницы имени профессора Кащенко, пациентов, которым далеко ещё до выписки…

— Машину вы хоть не отпустили? — Меркулов посмотрел на красную, потную физиономию Погорелова.

— Нет.

— Тогда едем! — схватив пальто и нахлобучив шапку, он направился к выходу.

Через двадцать пять минут мы были в институте Склифосовского.

— Доктор! Ну что с Мазером?

Врач вышел из операционной в сопровождении двух медсестер, приостановился у дверей, ответил Меркулову: