Читать книгу "История Вселенских соборов. Часть II. Вселенские соборы VI, VII, VIII веков - Алексей Петрович Лебедев"

предначато при императоре Льве. Монахи естественно заслуживали почестей, какие теперь им возданы чрез назначение их на архиерейские кафедры, ибо они не щадили своей жизни, своей крови в борьбе с иконоборцами и почти одни стояли за иконопочитание, когда большинство духовенства поддерживало иконоборческих императоров. О той же императрице Ирине известно, что она возвратила св. мощам, которые подирали иконоборческие императоры, по·чести и храмы, из которых они были извержены. Так она, с торжеством перенесла мощи св. мученицы Евеимии с о. Лемноса в Халкидон, где они покоились в храме, посвященном её имени еще во времена Халкидонского IV Вселенского собора, но откуда они извлечены были и ввержены в море иконоборцами[173].

Но этим немногим, что сделано было Ириной для торжества иконопочитания, по ревности своей к вере, она не ограничилась. Императрица торжественно захотела провозгласить истину иконопочитания и для этого выбрано было самое лучшее средство — Вселенский собор. Этот собор был тем необходимее, что собор, созванный в царствование Копронима и объявивший себя против икон к соблазну верующих, наименован был VII Вселенским собором: нужно было ложному Вселенскому собору противопоставить истинный. К этому присоединилась и другая важная причина, которая делала созвание собора Вселенского неизбежным. Патриарх Константинопольский Павел, избранный еще императором Львом, и державший себя сообразно с требованиями иконоборчества, вдруг в 784 г., в августе, оставил свой архипастырский престол, надел на себя монашеское платье и не хотел более править церковью. Причиною такого поступка, как оказалось, было то, что патриарх почувствовал угрызение совести, глубокое раскаяние в своей иконоборческой деятельности. Нужно сказать, что Павел до патриаршества был икопопочитателем, но во время принятия на себя патриаршеского сана, по слабости воли, уступил воле императора, дав клятву, что он признает иконоборчество за истину; по всей вероятности в царствование Ирины, когда иконопочитатели уже не тайно, но явно стали исповедовать свое учение, в Павле проснулось его прежнее сочувствие к иконопочитанию, вступило в борьбу с теми стремлениями иконоборческими, какие возбудил в нем император Лев: он потерял мир душевный, совесть смутилась; в борьбе с самим собою, Павел не нашел лучшего средства к успокоению своего духа, как заключиться совершенно в монастырь и оплакивать свои грехи. Императрица сильно поражена была неожиданным поступком патриарха Павла, сама вместе с сыном отправляется в монастырь, куда заключился он, просит его возвратиться к осиротевшей пастве, просит объяснить, почему он так поступил? Патриарх отвечал со слезами: «О если бы я и совсем никогда не восседал на патриаршем троне Константинопольском, ибо церковь эта во зло употребляла свою власть, за что и была в отлучении от всех церквей» (Патриарх разумел иконоборческую тиранию). В первое время императрица еще не отчаивалась в возвращении патриарха к своей пастве, почему с подобною просьбою и отправляет к нему некоторых сенаторов и патрициев, по ответ патриарха был один и тот же. К этому Павел присоединил еще мысль, чтобы собран был собор Вселенский для восстановления иконопочитания. Он говорил этим посланным от императрицы: «Если не будет созван Вселенский собор и не будет искоренено господствующее заблуждение, то не надейтесь получить спасение». Когда же ему заметили посланные: «зачем же ты при посвящения дал письменное клятвенное обещание, что никогда не будешь почитать св. икон»? на это патриарх сказал: «это то и есть истинная причина моих слез, это — то и побудило меня наложить на себя покаяние и молить Бога о прощении». Больной и душевно и телесно, патриарх вскоре скончался[174]. Приступлено было к избранию нового патриарха. Императрица остановила свое внимание на Тарасии, муже благочестивом, глубоко образованном, состоявшем в чине государственного секретаря[175]. Высокая честь! Ирина полагала, что Тарасий охотно примет на себя почетнейший сан, но не то встретила она на первых порах. Он решительно отказывался от патриаршества, несмотря на то, что общий голос сената и духовенства склонялся в его пользу. Когда императрица призвала к себе Тарасия для объявления своей воли и воли государства и церкви. Тарасий не хотел брать на себя предлагаемого сана, ссылаясь на то, что сан слишком высок, а он, как человек светский, мало приготовлен к нему. Зная Тарасия за человека благочестивого и сведущего в богословии, императрица не признала справедливыми доводы его и настоятельно требовала, чтобы он объяснил ей действительную причину, почему он отказывается от патриаршества. Тогда Тарасий прямо уже объявил, почему ему не хочется брать на себя бремя правления Константинопольскою церковью. Он сказал: «смотрю я и вижу: церковь Христова рассекается, разрывается, и мы (Константинопольская церковь) в одно время говорим так, в другое иначе (по вопросу об иконопочитании), а восточные единоверцы наши (остальные патриаршества восточные) не так, как мы; с ними согласны и христиане Запада, и мы отчуждены от всех и каждый день анафематствуемся всеми. Поэтому я требую, чтобы созван был Вселенский собор» для восстановления истины. Из этих слов Тарасия видно, что он хотел принять патриаршество, на единственном условии, если будет созван собор для восстановления иконопочитания. Выслушав лично объяснения Тарасия, императрица вывела его пред лицо сената и духовенства, собравшихся для избрания патриарха в Мангаврском дворце. Патриарх н пред лицом собора в сильной и выразительной речи объявил свое непреклонное желание, чтобы созван был собор Вселенский для утверждения иконопочитания, если только хотят, чтобы он, Тарасий, непременно принял на себя патриаршество. «Если защитники православия, императоры (т. е. императрица и её сын) повелят внять моей справедливой просьбе о созвании собора Вселенского, то уступлю и я, исполню их повеления и принимаю ваш выбор», говорил Тарасий. «Если же нет, то я нахожу невозможным сделать этого, чтобы не подпасть под анафему и не быть осужденным в день (пришествия) праведного Судии всех, когда не могут выручить меня ни императоры, ни священники, ни начальники, ни толпа народа. Ответьте братия на мою просьбу так, как лучше и как вам угодно». Все, за исключением немногих, признали требование Тарасия справедливым и изъявили согласие на созвание собора. Что же касается до тех немногих, которые не хотели собора, то эти указывали на то, что не следует быть собору, когда был уже собор Вселенский при Копрониме и когда церковь уже выразила свой взгляд по вопросу об иконопочитании. Подобным возражателям Тарасий сказал, что собор Копронимов созван был при условиях неблагоприятных для выражения истины, потому что иконы повсюду уже были низвержены в империи еще в царствование Льва Исаврянина, да разве какое постановление может связывать истину? (Д. VII, 76. 77. 57–59). Когда мысль о созвании собора была принята императрицею Ириною, Тарасий был посвящен в патриархи, в