Читать книгу "Пепел острога - Сергей Самаров"

И никто из раненых по-славянски не разговаривал или просто разговаривать не хотел. Из воев славянской сотни никто не разговаривал по-урмански. И допрос, если это можно назвать допросом, свелся всего к нескольким фразам, одинаково звучащим на разных языках[73], или же приходилось пользоваться жестами. С ранеными пришлось торговаться. И, чтобы они отвечали на вопросы, им давали в руки меч. Умереть с мечом в руках почетно. Но это не обучало знанию чужого языка. Однако даже так вои смогли выяснить, что три драккара должны ждать урман ниже по течению, а всего приплыло на грабеж шесть больших лодок. Три лодки уплыли с рабами. Остальные должны были догонять. Большего добиться от истекающих кровью диких разбойников не удалось. Или они не понимали вопросов, или просто не желали отвечать, а во многих случаях и не могли. Но ранения им никто залечивать не стал, да и невозможно, наверное, было залечить такие ранения. И даже перевязку раненым не делали. Несущий смерть достоин смерти и получил то, чего достоин. Он сам знал, на что идет, и нашел не то, что искал, а только и именно то, что заслужил. Это справедливо.

Проследив за тем, как строят шалаш для уснувшего Велемира, дав при этом несколько советов по уходу за раненым и выслушав результаты допроса, сотник молча и мрачно взобрался на своего лося Улича, уже своим поведением показывая, что и всем другим воям тоже пора вспомнить о стоящих где-то ниже по реке трех драккарах. С раненым десятником стрельцов Овсень приказал остаться двум самым возрастным своим воям, но не потому, что они могли стать обузой в коротком и стремительном походе, таких воев в сотне не было, а только потому, что у них, много на своем веку повоевавших, было больше опыта в выхаживании раненых. Там же, в шалаше, натолкнув Овсеня на новую мысль, улеглась у ног десятника и волкодлачка. А мысль, пришедшая в голову сотника, была проста, хотя лично для него и чрезвычайно болезненна.

Еще раньше, после поединка с урманским великаном, Овсеню показалось, будто бы он почувствовал в оборотне, во взгляде желтых глаз что-то родное. Сразу это не насторожило, хотя вызвало в глубине души какую-то слегка щемящую тоску, и мысль время от времени возвращалась к ушедшему уже ощущению. И только позже подумалось, что жена его, Всеведа, знала много заговоров, мыслила всегда не так, как большинство людей мыслят, и могла таким образом, превратив дочерей в животных, попытаться спасти их. Возможно, волкодлачка и есть Добряна, хотя у старшей дочери сотника глаза были темно-синими и глубокими, а не желтыми, как у волкодлачки. Но кто знает, как происходит обращение и что с цветом глаз происходит? На этот вопрос только сама Всеведа и могла бы, наверное, ответить. Однако, если это была не Добряна, то отчего же она так яростно бросилась в бой за сотника во время поединка с урманским великаном, а потом преданно потянулась к Велемиру, жениху Добряны, что же она у ног спящего раненого устроилась, словно собралась охранять его покой. Есть во всем этом большая загадка. Но разобраться до конца Овсень не мог из-за недостатка времени и потому оставил дело до лучших времен, и себя не обнадеживая никакими ожиданиями, и другим ничего не сообщая. У него сотня воев на попечении. Надо было делом заниматься. Остальное тем или иным образом разрешится позже, если вообще появится возможность разрешить это, не зная в подробностях сути оборота. В сотне своего ведуна не было, и объяснить возможность или невозможность надуманного Овсенем никто не мог.

Как только вперед ушла разведка из двух конных пар, перед тем, как самому тронуть пятками Улича, сотник осмотрелся, оценивая взглядом результат короткой битвы с дикими скандинавскими грабителями, и тут его внимание привлекла качнувшаяся ветка дерева на опушке леса. Сами по себе ветки, как знал каждый вой сотни, не имеют обыкновения качаться одиночно. Если одна качнется под ветром, обязательно должна качнуться и другая. Если другая не качнулась, значит, первую кто-то непреднамеренно или преднамеренно качнул.

– Живан… – тихо позвал Овсень, не показывая рукой, но указав глазами без поворота головы. – Там… В лесу кто-то…

Это мог быть и урманин, по какой-то причине углубившийся в лес, следовательно, опасный, и такую опасность необходимо было ликвидировать до того, как сотня выступит. Это мог быть и кто-то из беглецов, покинувших во время пожара острог, осторожно блуждающий по лесу, опасаясь попадаться на глаза кому-то. Это мог быть и просто дикий зверь, привлеченный запахом обильно пролитой крови. И вообще мог оказаться кто угодно и что угодно, но оставлять такой знак без внимания было нельзя…

Живан кивнул, небрежно тронул коня пятками и стал неспешно заезжать сбоку, совсем в другую сторону глядя. А рука уже сулицу[74]за древко зажала. Живан с сулицей умел управляться, как никто другой, и даже не всегда метая ее, а используя порой то вместо легкого копья, то даже вместо меча.

– Стрельцы… – только позвал Овсень, совсем не повышая голос.

Те еще стояли рядом с шалашом, все слышали и все поняли. Никто не поторопился, чтобы не спугнуть неизвестную опасность, просто, если посмотреть со стороны, вои стали собираться в дорогу, как и все другие собираются, и потому прошли к своим лосям, некоторые к объекту внимания умышленно спиной встали. Но только они оказались в седлах, как одна рука каждого уже была рядом с налучьем, вторая рядом с тулом. Сотник знал, при необходимости в ладоши хлопнуть только один раз едва-едва успеешь, а девять стрел уже сорвутся с луков и полетят точно в цель. В такие моменты, когда требуется выстрелить быстро и точно и нет времени на выбирание удобного момента, стрельцы обычно не тетиву натягивают, а лук вперед левой рукой выбрасывают, удерживая пальцами другой руки тетиву. В этот момент они сами себе вытянутой левой рукой цель показывают и не промахиваются по ней. Точно так же стреляют и тогда, когда цель приходится искать во время быстрой скачки. Правда, на лосях быстро не скачут, но стрельцы иногда и на лошадей пересаживаются, и противник бывает на лошадях и быстро перемещается. В эти моменты стрельба с указующей руки тоже бывает наиболее эффективна, хотя, конечно, прицельность при таком способе теряется, и потому стрельцы предпочитают пользоваться статичной позицией.