Читать книгу "Царственная блудница - Елена Арсеньева"

Принц Антон-Ульрих, впрочем, счел, что такаярешительность вызвана исключительно соображениями его собственной безопасности,и скандала устраивать не стал: отправился покорно восвояси, даже неполюбопытствовав, что ж там за дом такой виднеется за оградой. Да и царевнаЕлисавет, по врожденному легкомыслию, немедленно об этом доме забыла. А воткабы дали волю своему любопытству Елисавет и Антон-Ульрих, кабы решились онипокараулить и выведать, когда и по какому случаю открывается калиточка, узналибы они, что проход в нее дозволен только двоим. Мужчине и женщине. Женщинойбыла любимая фрейлина правительницы Анны – Юлиана Менгден. Ну а мужчиной –новый (вернее, старый!) саксонский посланник, обольстительный граф Морис Линар.Именно он снимал тихий дом, стоявший в глубине заброшенного сада. И об этомжилище не знал ни польский король, ни дрезденский двор, интересы которыхпредставлял граф Линар в России, ни русские министры, в том числе всемогущиефельдмаршал Миних и вице-канцлер Остерман.

Этот дом был снят для устройства не делгосударственных, а любовных свиданий. Однако ошибкой было бы думать, что дамойсердца Мориса Линара была вышеназванная Юлиана Менгден!

...Он проходил через калитку, прикрывая лицоплащом, отводя полу только на миг, чтобы вышколенный часовой увидел: идетименно тот, кому идти здесь дозволено. Чуть раздавался скрип калитки, как из-задеревьев выступала женская фигура в ярко-синем платье. Юлиана всегда носилаярко-синее или голубое – это были ее любимые цвета. Подхватив графа под руку изаглядывая ему в лицо с самой приятной улыбкой, фрейлина увлекала его к двери,ведущей во дворец, – столь же укромной, что и калитка в ограде. Боковой,темной лестничкой, на которой пахло пылью и мышами, они поднимались на верхнийэтаж. Если бы их застигли на этом пути, Юлиана прославилась бы как шлюха,которая водит к себе любовника, пользуясь тем покровительством, котороеоказывала ей правительница Анна. Был бы скандал... дойди он до принцаАнтона-Ульриха, Юлиану, очень может быть, вышвырнули бы туда, откуда онанесколько лет назад приехала с двумя своими сестрами, – в Лифляндию.

А может, и не вышвырнули бы! Подумаешь, принцАнтон-Ульрих! Да кто его принимает всерьез?..

Наконец в стене возникала еще одна укромная,незаметная дверь. Ключ от нее был только у Юлианы. Она отпирала заботливосмазанный замок бесшумно, двумя привычными поворотами. Потом отходила всторонку и давала дорогу Линару. Иногда она позволяла себе подмигнуть илисделать шутливый реверанс красавчику графу. Он тоже позволял себе ответноподмигнуть, пощекотать Юлиану под востреньким подбородком или даже груболапнуть ее за грудь. Вернее, за корсет, ибо Юлиана, к несчастью, была плоска,аки доска.

Она не принимала вольностей всерьез и небольно-то возмущалась. Это были всего лишь незначительные знаки внимания, нечтовроде монетки, брошенной расторопной служанке.

Поведя голыми плечиками и сдавленно хихикнув, Юлианаприкрывала дверь и поворачивала ключ в скважине. Потом она прикладывала ушко кдвери и несколько мгновений стояла так, то улыбаясь, то хмурясь, то покачиваяголовой. Наконец со вздохом начинала спускаться, чтобы, обойдя дворец,появиться с парадного входа, с независимым видом пройти в свою комнату, смежнуюс опочивальней принцессы, усесться там в кресло, плотно придвинутое к запертойдвери, и сидеть так, насторожившись, готовясь костьми лечь, но не подпустить кэтой двери никого, особенно принца брауншвейгского Антона-Ульриха. Она сидела,вся сжавшись от напряжения, и сама не знала, то ли впрямь раздаются слишкомгромко, то ли ей просто слышатся и шепоток, и легкий, счастливый смех, игромкие вздохи, и нежные стоны, и затяжные звуки поцелуев – словом, все то, чтонепременно сопутствует тайным встречам двух любовников.

Граф Морис Линар встречался с истинной дамойего сердца – правительницей Анной Леопольдовной.

Санкт-Петербург, дом Василия Чулкова

1755 год

Афоня очнулась в какой-то комнате, обставленнойбогато, но по-старинному. Давно не видела она таких тяжелых поставцов, такихмассивных сундуков и разлапистых лавок (о каждой хотелось сказать, что это нелавка, а лава), стоящих вдоль стен. Большую, упрятанную в глубину альковакровать тоже хотелось назвать по-старинному – одр. Именно на сем одре с трудомобнаружила себя Афоня... с трудом, потому что совершенно потерялась на егонеобъятных, пышных перинных просторах. Поблизости от ее изголовья стоялолегонькое кресло-качалка – кажется, единственный предмет меблировки, имеющийхотя бы некоторое отношение к новейшей моде. Афоня видела такую штуку внекоторых английских домах – поговаривали, ее изобрел какой-то американец пофамилии Франклин, вот ведь и от американцев польза есть, а не только непомерныеамбиции, добавляли любители покачаться у камина!

Впрочем, внимание Афони привлекло не столькосамо кресло, сколько немолодая женщина, полулежавшая в нем. У нее было плоскоескуластое лицо, маленький рот, приплюснутый нос. Раскосые глаза прикрытытяжелыми, набухшими веками. На женщине старинный русский костюм: краснаянарядная сорочка, сарафан, телогрея на невероятном каком-то, серебристо-беломмеху, и вместо кички прекрасивая шапочка, отороченная таким же мехом. Тяжелыечерные косы, тугие и яркие, словно у молодой девушки, спускались на грудь.

В Лондоне на Стрэнде Афоня видела китайцев вих лавках. Они привозили шелка и чай. Может, эта женщина – китаянка? А впрочем,в России живут башкиры, узбеки и калмыки. Наверное, она одна из них.

Но это сейчас не самое главное. Как Афоня сюдапопала, в эту комнату? Вспомнилась оскаленная от быстрого бега морда лошади,вспомнился удар... затем, как если бы кто-то повернул события вспять, явилосьна память бегство из посольского сада, ужасный Брекфест, несущийся за нею попятам, хохочущий Гарольд... и причина, по которой она выскочила в сад:отказ возлюбленного жениться на ней, потому что он не в силах быть разлучен симператрицей, отвратительное предложение Колумбуса стать женой-ширмой...

Казалось, это было так давно! Сколько времениона здесь провалялась? Выбежала из дому, когда едва брезжило, а сейчас за окномсобираются сумерки, скуластое, желтоватое лицо женщины все труднее различить.

Она что, с утра здесь лежит? И – самоестрашное! – один ли день? Или уже несколько суток прошло? Что же там слюбимым, обожаемым Никитой Афанасьевичем? Может быть, он уже успел принятьучастие в интриге Колумбуса – и вновь вернул себе расположение императрицы?

Афоня с болезненным, хриплым криком рвануласьс постели. Сиделка так и подскочила в своем кресле, раскрыла узкие, испуганныеглаза, взглянула на Афоню, суматошно всплеснула руками, неуклюже выпросталасьиз кресла, едва не свалившись и не свалив его, – и засеменила к двери, необращая внимания на испуганный зов Афони:

– Погодите! Скажите, где я?!