Читать книгу "Трансформация интимности. Сексуальность, любовь и эротизм в современных обществах - Энтони Гидденс"

Осознание власти фаллоса является шоком для девочек и мальчиков — потому что сама эта осведомленность, которую они развивают, несет в себе угрозу, если не вообще ниспровергающее открытие. В случае мальчика область сексуальности, фаллоса, становится сигнифайером амбивалентной способности господства над женщинами.

Однако чем более фаллос становится пенисом, тем более он должен подвергаться «проверке» в эпизодических сношениях, комбинирующих в себе риск и наслаждение. Эта ситуация здесь в большей степени, нежели комплементарность, является одним из распространенных расстройств и включает в себя противоречивые элементы в случае и мальчиков, и девочек. Фрустрация желания девочек стать такими, как отец, острая, хотя она не обязательно отделяет личность в характеристике поведения мальчиков. Можно понять, почему отчаяние по отношению к мужчинам, изменяющееся с идеализацией их, должно становиться столь запутанным в сознании девочки. Отец символизирует разделение и «влияние» на мир; тем не менее он также и недосягаем. Способность девочки любить сплавляется с непреодолимым желанием, чтобы ее любили и заботились о ней.

Есть ли какой-то смысл в том, что покорность является особенной чертой женского психосексуального развития как стереотип, которым она могла бы обладать? Я не думаю, чтобы это было так. Для мальчиков и девочек схожие импульсы к покорности и стремлению подчинять себе становятся взаимосвязанными, и желание испытывать на себе господство становится мощным осадком подавляющей осведомленности о раннем влиянии матери. Оба пола развивают способность к заботе, хотя это принимает характерно расходящиеся формы. Если мальчик не становится совершенно психологически отчужденным от своей матери во время младенчества или после него, он сохраняет способность и желание заботиться о другом; но такая забота обычно приобретает «инструментальный» характер. Воспитание в смысле эмоциональной поддержки гораздо более соответствует способностям, развиваемым маленькой девочкой. Однако даже здесь было бы ошибочным предполагать, что способности одного пола просто взаимодополняют способности другого, поскольку каждый развивается в противоречии.

«Отсутствующий отец», отец, который ведет лишь призрачное существование на протяжении раннего периода воспитания ребенка, имеет особое значение для маленькой девочки. Он может идеализироваться вследствие своей удаленности, но он является также опасным — эта атмосфера угрозы часто становится частью самой его привлекательности. Меньше появляясь в центре жизни ребенка, нежели мать, он также и менее восприимчив к ее коммуникативным умениям. Он должен быть «обращен», завоеван и тем не менее также и отдален и, как это представляется на подсознательном уровне, недосягаем. Если требуется достичь автономии, то его неподатливые качества должны быть поставлены под контроль; парадокс состоит в том, что если бы он был полностью завоеван, то маленькая девочка осознала бы: что-то идет не так; потому что он завоевывает ее уважение не как сексуальный обладатель ее матери, но благодаря самому поддержанию своей «отделенности».

Гнев, равно как и желание любви, питает эпизодическую сексуальность мужчин; очень часто это является основой мазохизма и желания подчиняться — синдрома, связанного со стыдом. Однако гнев и стыд формируют также характеристики воспитания женщин. Маленькая девочка любит свою мать, но равным образом и негодует на нее: в дистанцировании себя от нее, через идентификацию со своим отцом она переносит свое негодование и на него. Хотя и идеализируемый, он не может компенсировать того, чем она должна пожертвовать в своем стремлении склонить его на свою сторону. Сама его отдаленность в сравнении с близостью к ее матери, которой ребенок наслаждался, еще сильнее продвигает такую амбивалентность. Мужчинам нельзя доверять; они всегда подводят вас.

Чтобы полнее понять связь между стыдом и психосексуальным развитием, мы можем вернуться к фрейдистской интерпретации женственности, где она тесно связывается с нарциссизмом. Согласно З. Фрейду, в женских телах заложен нарциссизм, которого мужчины в значительной степени лишены, и это результат реакции девочки на факт ее «кастрации». Маленькая девочка предается мастурбации и проявляет неадекватно выраженный интерес к своему клитору. Ее эротизм становится скорее разбросанным, нежели сконцентрированным на первичном органе наслаждения. Она видит себя только в отражении мужского желания.

Следовательно, потребность женщины, по словам Фрейда, «лежит не в направлении влюбленности», а скорее в том, чтобы «быть любимой»; «мужчина, который выполняет это условие, становится тем, кто встречает ее благосклонность»[186].

Женщины нуждаются не в том, чтобы ими восхищались, а в том, чтобы им говорили, что их понимают и ценят. Будучи лишенными нарциссистского подтверждения в раннем периоде своей жизни, женщины после этого находят безопасность лишь в зеркале любви, которое обеспечивает им поклонение со стороны другого. Нет нужды говорить, что мужчины настолько подвержены тому, чтобы выполнять эти требования, насколько они склонны откликаться на женский эротизм. Следовательно, жалобы женщин, которые столь часто приходится слышать, на неуклюжесть их партнеров-мужчин, не содержат реального понимания того, что им приносит удовлетворение и так далее[187].

Выводы, которые извлекает отсюда Фрейд, конечно, в какой-то степени корректны, но нельзя сказать того же об аргументах, которые он разворачивает для того, чтобы достичь их. Две отдельные проблемы, поднятые этими аргументами: женская сексуальность и эротизирование тела, с одной стороны, желание уверения в том, что она любима, — с другой. Мы можем предположить, что фактически оба пола, когда происходит разрыв с матерью, нуждаются в подтверждении того, что они все еще любимы. Однако потребность в любви у мальчика, в противоположность фрейдистскому взгляду, больше или настоятельнее, нежели у девочки, в значительной степени благодаря тому, что она глубже запрятана. Подтверждение у мальчика исходит из правила фаллоса (оценка социального статуса и власти) и, в области самого сексуального поведения, из эпизодической сексуальности. Такая сексуальность отвергает саму эмоциональную зависимость, которая подпитывает ее.

Фрейдистская интерпретация женской сексуальности произвела продолжительное воздействие на более позднюю психоаналитическую литературу. Сексуальность женщины рассматривалась как сущностно пассивная — взгляд, который подкреплялся действующими стереотипами. В свете нынешних изменений в сексуальном поведении стало очевидным, что в той степени, в какой такое изображение соответствовало реальности, она была результатом скорее социальных ограничений, налагаемых на женщину, нежели постоянных психосексуальных характеристик. Конечно, имидж ненасытной женщины долгое время существовал бок о бок с имиджем женской пассивности; взгляд Фрейда акцентировал внимание на одной картинке ценою другой.

Диффузный эротизм, о котором говорил Фрейд, должен, собственно, расцениваться скорее как потенциально разрушительный, нежели как негативная реакция на ситуацию «утраты». Ни клитор не является функциональным эквивалентом пениса, ни женское сексуальное наслаждение не определяется неудачей противопоставления стандартам, установленным мужчиной. Можно предполагать, что оба пола в младенческом возрасте обладают способностью эротизировать свое тело. Мальчики имеют тенденцию отказываться от этого в пользу более генитально сфокусированного режима, в качестве части эдипова перехода. Девочки, с другой стороны, в большей степени способны сохранять это переживание и поэтому также более способны интегрировать специфически генитальные ощущения с другими переживаниями и привязанностями — фактически они могут считать сексуальную активность невознаграждающей, когда они лишены этих более широких отношений.