Читать книгу "Камера хранения. Мещанская книга - Александр Кабаков"

…Давно уж не курил я трубку, и последние никому не подаренные две тех самых, тунисских, где-то завалялись среди другого старья. Так что рассматривать в витрине табачного магазина на Regent street мне было нечего. Но все же любопытство подвело меня к зеркальному стеклу, за которым матово сверкали полированные курительные шедевры. Перестройка еще не кончилась, в Третьяковском проезде еще нельзя было купить все лучшее и дорогое, что продается в мире, так что лондонские и парижские витрины притягивали… Поглядел на цены – да, московские фарцовщики брали по-божески…

И вдруг остолбенел!

В отдельной секции витринной выставки лежали те самые, черные, неполированные, тунисские или черт их знает, какие точно. И цены под ними были на порядок выше всех остальных, даже самых внушительных. Эти трубки стоили по целому состоянию каждая.

Интересно, подумал я, где валяются те две. Смогу ли найти их. Неплохо было бы найти, только вряд ли – давно я таких трубок не видел ни у кого в Москве.

Вернувшись, я перерыл всю квартиру, но, конечно, ничего не нашел.

Да, советская торговля была причудлива. Но ведь мы и себе самим удивительны, разве нет?

Ladies, как говорится, first

Наблюдения над жизнью и выводы из них, собранные в этом и предшествовавших трудах, уже давали повод обвинять автора в мужском шовинизме, сексизме и других преступлениях против единственно верной, а потому всесильной идеологии – политкорректности. Так что терять мне нечего – продолжу.

Предметы, окружающие мужчину, демонстрируют, как правило, его принадлежность к какой-либо социальной или культурной группе. К богатым или умным, отверженным или популярным, к маргиналам или филистерам, бородатым или длинноволосым, к владельцам машин ценой в бюджет дотационного региона или абсолютным пролетариям, не получающим даже пособия из этого бюджета… Золотая зажигалка, воспроизводящая форму и конструкцию бензиновой солдатской времен Второй мировой, – и такая же стальная, настоящая, перешедшая по наследству от участвовавшего в WWII отца… Старательно порванная по замыслу дизайнера одежда – и настоящая дыра на заднице, протертая за годы бесплодных библиотечных сидений… Мужчина – во всяком случае, нормальный мужчина – таков, каким он выглядит, даже если выглядит не тем, кем он есть.

Женщина выглядит такой, какая она есть в ее воображении: ни на кого не похожей, кроме себя, только красивей. Поэтому она красит все, что может быть выкрашено, от ногтей на пальцах ног до волос на голове, и выбирает одежду, которую, кроме нее, не наденет никто. Так поступают все женщины, поэтому очень трудно определить, миллионы или сотни потрачены на ее внешность, хотя для того, чтобы это было очевидно, и тратятся сотни и миллионы. Приложив нечеловеческие усилия, чтобы стать абсолютно оригинальными, женщины становятся абсолютно одинаковыми.

Словом, как уже было сказано, мужчины одеваются, женщины наряжаются.

А теперь о краске.

Советские женщины подводили глаза отечественным карандашом «Живопись». Некоторые из них и теперь, живя в обществе неограниченного потребления, вспоминают этот высокохудожественный карандаш добром, утверждая, что он был едва ли не лучше нынешних, осененных громкими именами Больших домов и шикарной улицы Faubourg-Saint-Honoret.

Что точно – купить эту «Живопись» было невероятно трудно. Без усилий заветный карандаш покупали только у цыганок, рой которых вдруг возникал возле выхода из метро, всучал одуревшим теткам какие-то подобия карандашей, «карандаш самый лучший, иностранный импорт, половина цены!» – и исчезал на глазах грозно приближавшегося милиционера. Моя знакомая, отлично понимая, что поступает как идиотка, купила карандаш таким образом. На службе достала зеркало, придвинулась, послюнила красящую сердцевину – и ойкнула от боли: даже для «Живописи», известной тем, что не только красила, но и сильно царапала веки, этот карандаш оказался каким-то уж слишком болезненным. Изучение проблемы дало невероятный результат – никакого красящего грифеля в цыганском карандаше не было, а вместо него торчала заостренная коричневая палочка… Какой потомкам ариев был резон городить столь сложную конструкцию, грифелю-то цена грош, – неизвестно. Возможно, это проявлялось такое чувство юмора. «На горе стоит ольха, под горою вишня…»

Однако деньги никто не отменял даже тогда, когда за них было почти невозможно купить хоть что-нибудь. За деньги – нельзя, а за много денег – стоило попытаться.

Не цыганки, а вполне модные дамы, только золотые зубы выдавали род их занятий и образ жизни, теснились у прилавков парфюмерных магазинов. Сквозь золото они негромко предлагали то, чего жаждали покупательницы, тоскливо глядящие на казенные полки с продукцией отечественной легкой промышленности. Сделка заканчивалась на улице, за углом магазина или в ближайшем уличном женском туалете – самый известный такой был в полуподвале в Столешниковом переулке, через дорогу от Института марксизма-ленинизма. Чтобы не быть задержанными женским милицейским нарядом, продавщица и покупательница втискивались в кабинку и запирались. Статья полагалась за мужеложство, а лесбийская любовь не преследовалась, поэтому ею и прикрывались… И из сумки в сумку переходили

заветный косметический набор в ярко-алой коробочке, с итальянским названием, звучащим как-то по-детски;

французские духи самой востребованной тогда – по причине полной неизвестности других – марки, которую переделывали на внятное русскому уху имя «Клим»;

колготки, конечно – их продавали всюду, хотя официально нигде;

польское белье с кое-как пришитыми синтетическими подобиями кружев

и тому подобная роскошь.

Тут будет кстати вспомнить смешную и грустную историю.

Мой незабвенный друг, которого не стану обозначать даже одной прописной буквой – очень уж всем известный человек, – пришел однажды к… ну, скажем, любовнице на одну ночь. Продажная любовь тогда почти не практиковалась, а вот такая, случайно взаимная и недолгая, – сколько угодно… Пришла пора расставаться, и тут мужчина обратил внимание на предмет, не замеченный в первоначальном порыве, – на прекрасные кружевные, простите, трусики партнерши.

– Слушай, – не задумываясь попросил он, – достань такие же моей, а?

Он очень любил жену, день рождения которой приближался.

Любопытно, что дама, еще не успевшая покинуть ложе страсти, не только не возмутилась, но и не удивилась.

Ну хватит. Секса, как известно, в нашей стране не было.

А что вообще было-то?

KLM, по́ртфель и торба

Я уже упоминал мельком о портфеле – в тридцатые-пятидесятые почти обязательной принадлежности служащего интеллигента. О его желтой свиной коже, перетягивавших его ремнях и о монограмме на приклепанном к нему косом серебряном ромбике. Такой портфель был у моего дядьки, ученого-строителя, специалиста по отоплению и вентиляции… Именно в наименовании такого портфеля простые люди начали смещать ударение на букву «О», демонстрируя таким образом неприязненное отношение к прослойке. Шляпа и по́ртфель стали приметами чужих и чуждых.