Читать книгу "Ларк-Райз - Флора Томпсон"

таких. Но, когда возникала необходимость, деревенские жители знали, где найти дичь и как ее поймать.

Эдмунд и Лора однажды были свидетелями осторожного браконьерства. Они взобрались по обнаруженной ими лестнице, прислоненной к стогу сена, который еще не был покрыт соломой и готов к вывозу, и увлекательно провели целый час, изображая гаргулий на башне, для чего старательно вытягивали шеи и корчили рожи, а после повалились на сено, невидимые снизу. В это время под стогом проходили мужчины, возвращавшиеся с работы домой.

Близился закат, и слабый ровный свет заливал тропинку, скошенное поле и отаву по обе стороны от него. Мужчины шли по двое, по трое, курили и разговаривали, а затем группа за группой удалялись к перелазу на дальнем конце поля. Как раз в тот момент, когда последняя группа приблизилась к перелазу и дети вздохнули с облегчением оттого, что их не заметили и не выбранили, с одной из живых изгородей соскочил заяц и понесся через поле, прыгая и вихляя, как принято у его сородичей. На мгновение показалось, что он вот-вот кинется под ноги последней группе, подходившей к перелазу; но внезапно животное почуяло опасность, остановилось и неподвижно уселось за пучком зеленого клевера в нескольких футах от тропинки. Как раз в этот момент один из мужчин задержался, чтобы завязать шнурок на ботинке; остальные были уже за перелазом. Как только они скрылись из виду, отставший мужчина одним движением поднялся и боком бросился к клеверной кочке, за которой притаился заяц. Произошла короткая схватка, поднялось небольшое облачко пыли; затем ловец запихнул обмякшую тушку в обеденную корзинку и, внимательно оглядевшись, чтобы удостовериться, что никто ничего не заметил, последовал за своими товарищами.

X. Деревенские дочери

Приехавший в Ларк-Райз незнакомец напрасно взялся бы искать тут прелестных поселянок, исполненных простодушного кокетства, в традиционных чепцах и с граблями. Попадись ему случайно на глаза юная девушка, она была бы в городском наряде, перчатках и с вуалью, потому что гостила дома, отпущенная хозяевами на две недели, и ее мать настаивала, чтобы она, выходя на улицу, всякий раз надевала все самое лучшее, чтобы произвести впечатление на соседей.

В деревне не было ни одной девочки старше двенадцати-тринадцати лет, которая жила бы дома. Некоторых впервые отправляли в услужение в одиннадцать. То, что их выталкивали в мир в столь нежном возрасте, могло показаться стороннему наблюдателю бессердечием. Когда девочка начинала приближаться к окончанию школы, мать сообщала ей:

– Пора тебе уже самой зарабатывать себе на жизнь, дочка.

Или говорила соседке:

– Я не буду жалеть, когда наша доченька поселится под чужой крышей. Сегодня утром она съела на завтрак пять ломтей, как вам это понравится!

С этого времени девочка чувствовала себя лишней в переполненном доме; тогда как к ее братьям, когда они оканчивали школу и начинали приносить домой по нескольку шиллингов в неделю, относились с новым уважением и уделяли много внимания. Родители не хотели, чтобы мальчики покидали дом. Позднее, пожелай сыновья поселиться отдельно, они могли бы даже столкнуться с противодействием, ведь их жалованье слегка пополняло семейный кошелек, хотя денег по-прежнему едва хватало на пропитание и каждый шиллинг был на счету. Дочери же, находясь дома, ничего не зарабатывали.

Затем возникла проблема ночевки. В любом коттедже было не больше двух спален, и, когда дети обоих полов становились подростками, устроиться становилось очень трудно, и отъезд даже одной двенадцатилетней девочки освобождал немного места для оставшихся.

Когда в семье начинали подрастать старшие сыновья, вторую спальню отводили им. В эту комнату водворяли всех мальчиков, больших и маленьких, а девочкам, еще остававшимся дома, приходилось спать в одной спальне с родителями. Тут были свои понятия о приличиях; между кроватями родителей и детей устанавливали ширму или вешали занавеску; но это была не более чем неудачная временная перегородка, раздражающая, создающая тесноту и неудобная. Если в семье был старший сын, вслед за которым родилось несколько дочерей, он спал внизу на ежевечерне сооружаемой постели, а вторая спальня становилась комнатой девочек. Когда девочки приезжали домой со службы в летний отпуск, отец, по обычаю, спал внизу, чтобы дочь могла ночевать в одной постели с матерью. Сейчас часто можно услышать, как люди, глядя на какой-нибудь маленький старый коттедж, говорят:

– И они вырастили там десять детей! Где, ради всего святого, они спали?

А ответ заключается, или должен заключаться, в том, что все они не ютились там одновременно. Ведь очевидно, что подобное было невозможно. К той поре, когда в такой семье рождался младший, старшему, скорее всего, уже исполнялось двадцать, и он давно жил отдельно, как и те, кто родился сразу после него. Перенаселенность, разумеется, имела место, но не столь страшная, как себе представляют.

Затем, опять же по мере взросления детей, им требовалось все больше и больше еды, и мать нередко выбивалась из сил, чтобы их накормить. Неудивительно, что ее мысли и чаяния устремлялись вперед, к той поре, когда хотя бы один из ее отпрысков будет обеспечивать себя сам. Ей не стоило бы высказывать свои мысли вслух, ибо многие несчастные, чувствительные девочки, должно быть, страдали от этого. Но та же самая мать во время обеда зачастую перекладывала кусочек мяса со своей тарелки на тарелку дочери со словами:

– Что-то мне сегодня не хочется есть. Бери. Ты же растешь.

После того, как в десять или одиннадцать лет девочки оканчивали школу, обычно их на год оставляли дома, чтобы они помогали с младшими, а потом подыскивали им место в доме торговца, школьного учителя, конюха или управляющего фермой. На службу в трактире деревенские матери смотрели с ужасом, немногим лучше была работа служанки на ферме. «Пойдешь на ферму – там и останешься», – говорили женщины Ларк-Райза, возлагавшие на своих дочерей более честолюбивые надежды.

Первое место службы называли временным и рассматривали как ступеньку к чему-то получше. Считалось неразумным позволять дочери оставаться на временном месте больше года; однако год она должна была прослужить обязательно, нравилось ей это или нет, ибо таков был обычай. Кормили в таких домах хорошо и обильно, так что через год тринадцатилетняя девочка становилась выше и крепче и уже могла претендовать на желанное место «у господ», а на заработанное ею можно было прикупить кое-какой одежды, к тому же она обучалась.

Хозяева обычно бывали очень добры к этим маленьким служанкам. В некоторых домах к ним относились как к членам семьи; в других их обряжали в наколки и фартуки, а ели они на кухне, часто с одним-двумя