Читать книгу "Что-нибудь такое - Алла Львовна Лескова"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Перед нами пустой пляж с зонтиками и перемолотым в золотистую муку песком, предзакатный.
– «Солнце светит, но не греет», помнишь? Нам в школе часто это диктовали…
– Нет, – ты мотаешь головой, а я вспоминаю, что ты из другого поколения, семидесятница…
– А у меня наоборот, – говорю я, – утра всегда были тяжелые, поэтому я их пропускаю, с тех пор как появилась возможность открыть глаза к полудню…
Мы молчим и смотрим на дочку и маму за соседним столиком, переглядываемся. Маме лет девяносто, она маленькая, лицо птички, ест, облизывает мороженое, с наслаждением ребенка, тела уже нет, одни птичьи глазки торчат, уже не здесь глазки эти, но в руках зато трость, и спина…
Боже, горделивая такая спина в сто лет. Никак не согнется. Или уже разогнулась. Облизывает мороженое и смотрит на море. Маленькая такая, носик острый, глазки эти…
Напротив – огромная дочь, очень полная, все время шипит на птичку свою прозрачную. Такая большая эта дочь, как будто все соки выпила из матери, себе забрала с излишком. Или мать ее сначала выпивала, а теперь черед дочери настал.
Вдоль берега бежит пес. Мы, одновременно: «Пегий пес, бегущий краем моря».
Все же одно поколение, получается. Одновременно напрягаем лбы: Айтматов? Вроде да. Ни черта уже не помню, говорю я. Ты тоже жалуешься, что столько читала, но часто ничего не вспомнить, о чем там. Или: кто, ну кто же автор?
Я говорю тебе, что это не столь важно, правильные книги ничего не изменили в мире, столько книг написано, а мир не меняется. Важно, на какую почву легли, в какое сердце попали, как там в кровь его стерли, как еще сильнее укрепили. Потому что именно в тебе столько правильного добра, редкого! Ничто не прошло для тебя даром, ни одна буква, ни одна нота, ни один соловей зря не пел для тебя… А автора можно и забыть, и даже сюжет. Ну их.
Все в тебе осталось, все взошло, все дало и дает плоды.
Ты единственная подруга в моей жизни сегодня, которая прилетает, приезжает в тяжелую для меня минуту. Срываешься тут же. Приползешь, если вдруг отменят все самолеты и поезда, знаю.
…А тот старик с белой головой в синей рубахе и серых брюках вчера, на фоне заката, моря, вот это кадр был, скажи? Стоит один на берегу, как вкопанный в песок, и вдруг тонкую руку поднимает. Того старика мы с восторгом наблюдали, одновременно. Эту слабую, поднятую зачем-то руку.
Прорвется
Сегодня было спине жарко, а лицу очень холодно. Странная погода. Ледяной ветер в лицо. И солнце в спину.
Я ускорила шаг, чтобы быстрее попасть в тепло квартиры. Но услышала звуки расстроенного пианино. Обернулась и увидела, как подняв воротник курточки и натянув вязаную шапку почти до глаз, бомж Валера сидит на разорванном стуле и тюкает пальцами по клавишам раздолбанного синтезатора. Кажется, одни клавиши от него и остались.
– Что вам сыграть? – спросил Валера. – Я, правда, только в детстве играл… Уже мало что помню…
– А что играли – помните?
– Да… Гаммы играл… Минор помню… Мажор… Диез… Бекар… Фугу Баха играл… Сонаты какие-то… Но больше всего любил, сам выучил, «Весну» Грига…
– Да что вы говорите! – радостно удивилась я. – «Весну» Грига и я больше всего любила… Надо же.
Валера улыбнулся.
– Да-а-а… «Весна» Грига… В голове до сих пор звучит. А не сыграть уже, – расстроился Валера. – Только в голове. А вы смогли бы сейчас наиграть немного? На клавишах этих… А?
– На этих нет. Они сломаны и расстроены. И такой холодный ветер… Домой пойду, простите, Валера.
– Идите, а то простудитесь. Никак весна не прорвется, но прорвется.
Рыба к пиву
Отправляла на почте книги.
Их было много, поэтому мужичок, который стоял за мной, все время вздыхал и говорил:
– Ну что ты будешь делать, зачем столько книг людям…
И матерился одним и тем же словом.
Я спросила:
– Куда вы спешите, не спешите. Сегодня суббота… Снег идет…
– Как не спешить, сын рыбу ждет… – сказал мужик.
Я повернулась и увидела в его руках скомканный черный пластиковый пакет, там и была рыба.
– Сын рыбу ждет? – переспросила я. – А что за рыба и зачем она ему?
– Сын рыбу ждет, к пиву, только освободился! – с некоторым вызовом ответил мужик.
И я его пропустила.
Сын, который освободился и ждет рыбу к пиву от отца из другого конца страны, это сюжет гораздо сильнее всех моих сюжетов вместе взятых.
Смотри, как все красиво
В детстве я была в Артеке и проплакала там все тридцать дней.
Как можно плакать в Артеке, где так красиво, такие корпуса и море, и горы… И поход на Аю-Даг. И Адалары салют отдают. И все дети Союза мечтают там побывать, а везет только некоторым.
Я возненавидела все это сразу. Я сидела около столовой на траве, смотрела красными от слез глазами на море и готова была уйти по воде к себе в Самарканд, где наша веранда, мама с папой, собака Гранка и друзья во дворе. Каждый день начальник лагеря проходил мимо меня и задавал один и тот же вопрос:
– Ну что, девочка, ты все ревешь? Ну что мне с тобой делать? Ну скажи, что тебе у нас не нравится? Смотри, все веселые. Смотри, как у нас все красиво…
Он был хороший, этот начальник лагеря, но я не могла ему объяснить, почему мне так тошно там. Почему воротит от этих вечных подготовок к каким-то конкурсам строя и песни, на лучшую речевку, на лучшее исполнения танца «Чайка», потому что Крым же и чайки там…
И подготовка то к открытию лагеря, то к его закрытию, и песни учить, и четверостишия… И только один мальчик, Вася Пушкарев, мне запомнился светлым пятном. Это он тащил меня за руку при восхождении на Аю-Даг, потому что сил уже не было и пить хотелось от жары страшно.
Все давно уже покорили вершину и чувствовали себя настоящими пионерами, а Вася все тащил и тащил меня, отстав от отряда на несколько километров и не бросая меня. А я не понимала, зачем мне так мучиться и покорять чего-то. Вася, я помню тебя.
Теперь я смогла бы, наверное, ответить симпатичному начальнику лагеря, почему я все время ревела
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Что-нибудь такое - Алла Львовна Лескова», после закрытия браузера.