Читать книгу "Герой Ее Величества - Дэн Абнетт"

— Пошли, — прошептал Агнью. — Нам по этой дороге.

Окстоллз-лейн, по-змеиному извиваясь, превратилась в изрытую колеями дорогу по имени Батт-лейн. Аптил тащился по грязи за Агнью и морщился, слушая рассветный хор. Если жизнь с Рупертом Триумфом и научила его чему-нибудь, так это тому, что восход солнца и прилагающиеся к нему орнитологические распевы были верным признаком хорошей ночи, которая зашла слишком далеко. Для многих людей птичьи песни поутру были символом возрождения и пробуждения. Для Аптила же они и вторжение света означали лишь слишком большое количество выпитых бокалов.

— Куда и почему мы идем? — спросил Аптил, чавкая по грязи.

— Туда, — указал Агнью.

Впереди виднелось здание с вывеской и садом, обнесенным стеной. Ставни дома были закрыты, ворота тоже, и само строение, казалось, глубоко дышит во сне.

— Кто тут живет? — спросил Аптил.

— Если нам повезет и моя информация верна, то старый и тайный друг сэра Руперта. Предлагаю для начала разведать местность.

Они свернули с мокрой грязи дороги на мокрую грязь и еще более мокрую траву поляны, примыкающей к обнесенной стеной собственности. Воздух полнился ароматом влажных растений.

— Подсади меня, и я взгляну, что там и как, — предложил австралиец.

Довольно неохотно Агнью сцепил ладони в замок и помог увесистому компаньону взобраться. Тот, цепляясь за вымокшие кирпичи и скользкие вьюны, умудрился добиться своего.

— Порядок, — промычал он, уцепившись локтями и подбородком за верх стены.

— Что видишь? — прошептал Агнью, от веса Аптила он уже начал дрожать.

— Сад. Несколько фруктовых деревьев. Дверь в кухню. Гн-н-н-нг.

— Гн-нг-г?

— У меня пальцы соскальзывают. Думаю, там никого нет.

— Еще бы, сейчас ведь пять часов утра.

— Что ты сказал? — спросил Аптил, пытаясь посмотреть вниз, где стоял Агнью.

— Я ничего не говорил, — ответил тот.

Неожиданно опора в виде слуги исчезла, и австралиец с криком соскользнул на землю, вырвав пару лоз дикого винограда. Агнью стоял спиной к стене, глядя на толстого лысеющего мужчину в кожаных штанах, который появился ниоткуда с внушительно выглядящим тесаком.

— Мы не хотели разбудить вас, сэр, — начал Агнью.

Незнакомец сделал шаг вперед.

— Вы из ЦРУ? Милицейские оперативники? Или… — спросил он, после чего остановился и, прищурившись, внимательно осмотрел Аптила, а потом слугу. — Ты же Агнью. Человек Триумфа. А это тогда его приятель с Пляжа, — сказал толстяк, опуская нож и облегченно вздыхая. — Я уж подумал: вы — агенты, или того хуже. В эти дни спишь, держа один глаз открытым.

— Я так понимаю, вы — мистер Блюэтт? — спросил Агнью. — Ваш внешний вид несколько отличается от того, что я помню.

— Теперь я известен как Северино, но да, вы правы, и я даже могу предположить, зачем вы пожаловали.

— Мы будем рады любым сведениям о мастере Руперте. Вы его видели?

— Естественно, видел, — вмешался Аптил, вставая на ноги и отряхиваясь. — Он назвал меня приятелем с Пляжа, а не из Австралии или Неизвестной Земли. Как давно Руперт ушел от вас, мистер Блюэтт?

— Нам лучше пройти внутрь.

Долл потянула Триумфа за стриженые и выбеленные волосы.

— Ты же это не по своей воле сотворил? — осмелилась спросить она.

— Нет. И не по своей воле играю в эти чертовы шпионские игры, работаю на Вулли и участвую в маскараде плаща и кинжала, — сказал Руперт. — Я боюсь, Долл. Действительно боюсь. Мне кажется, что я больше ничего не контролирую.

Рассвет вскрывал конверт ночи широким разрезом, бегущим по городу, и взбирающееся на небо солнце осветило Долл и Руперта, сидящих вместе у пыхтящей жаровни на круглой сцене «Лебедя», забросанной мусором.

Прошлой ночью случилось немалое количество криков, воплей и беготни туда-сюда, а все действо послужило бы прекрасным материалом для олдвичского фарса,[37]если бы кто-нибудь решил его записать. Увернувшись от суровых залпов крика, которые Долл извергла на него, сценического оборудования, которое она метнула, и целых сваленных декораций, Триумф умудрился успокоить актрису и даже вразумить, поведав о серьезности своего положения.

Радость Долл оттого, что Руперт жив, победила ярость, пробудившуюся в ней от зрелища того, как он прячется под выбеленной короткой стрижкой и телесами распутной актрисы; они поцеловались и возблагодарили друг друга, к обоюдному удовлетворению. Затем гнев и неприятное осознание того, что она беспокоилась и переживала, а у Триумфа была куча времени, из которой он не потратил на нее и секунды, приглушили чувство облегчения и последовал еще один раунд топанья ногами и ругани. К счастью, те, кто их услышал, посчитали столь яростные выкрики очередным плодом творческих разногласий и не придали им внимания, даже не заметив, как Долл употребляет фразы вроде: «Где ты был, Руперт?» и «Триумф, дрянь, как ты мог, ведь я так волновалась!». Гомон, причесывая парики в костюмерной, невозмутимо хихикал, слыша столь громогласную ссору. Он питал странную нежность к проявлениям разницы в артистических взглядах, словно родитель, прислушивающийся к звукам детской перепалки в песочнице. Уилм Бивер, прикорнувший на галерке, встрепенулся от гама, но вскоре снова захрапел. А де Тонгфора нигде не было.

Крики продолжались еще с четверть часа. Затем Триумф и Долл заключили перемирие и унесли Мэри Мерсер в гримерку, где положили на кушетку. Алкоголь и волнение взяли над ней верх, и примадонна предпочла бессознательный подход к реальности.

Когда Руперт наконец успокоил Долл и заставил выслушать его без лишних криков, то ему понадобилось довольно много времени, чтобы рассказать о всех своих недавних подвигах. Она восприняла историю Триумфа с пониманием.

— Я думал, будет лучше держать тебя в неведении, — объяснил Руперт. — Так я мог уберечь тебя от опасности. Кто бы ни стоял за заговором, он чертовски здорово все рассчитал, выставив меня козлом отпущения. Теперь люди вроде Галла попытаются убить меня на месте, если только найдут.

— Отдел Инфернальных Расследований тоже охотится за тобой, — добавила Долл. — Какая-то ящерица по имени Джасперс приходила к нам вчера несколько риз. Очень малоприятный тип.

Триумф зевнул и потер глаза:

— Самое плохое в том, что у меня до сих пор нет никакой информации. Ни единой зацепки. Вулли заслал меня сюда, так как считает, что театры каким-то образом вовлечены в заговор. Возможно, это просто уловка и цель — убрать меня с картины. Возможно, он хочет меня использовать и я всего лишь пешка в его игре. — Он подбросил палку в плюющийся огонь. — Я и раньше бывал в опасных переделках. Но всегда у меня был очевидный план контратаки, разумный образ действий. Всегда существовали факты, которые я мог выстроить в схему, и детали, которые мог оценить… скорость ветра, направление течения, количество оружия, сила врага. Я брал разрозненные сведения и принимал решение. Сейчас все совсем по-другому. Я не знаю, кто мой враг, чего он хочет, как мне его победить. Более того, я даже не знаю, как мне понять, что я нашел способ одержать победу. Понятно, кто жаждет меня убить, но враги ли они мне? Ясно, кто хочет сохранить мне жизнь, но друзья ли они? Я влип.