Читать книгу "Неизлечимые романтики. Истории людей, которые любили слишком сильно - Франк Таллис"

Фрейд был убеждён, что сексуальные чувства играют ключевую роль в развитии истерических симптомов. Брейер же, принимая во внимание случившееся, не уделял должного внимания данной стороне дела. Фрейд разочаровался в нём, их дружба дала большую трещину, и они прекратили сотрудничать. Много лет спустя Фрейд характеризовал отказ Брейера от Берты Паппенгейм как форму научного малодушия: в момент, когда следовало проявить настойчивость, Брейер сдался. Потихоньку составляя теоретическую систему взглядов, из которой позже вырастет психоанализ, Фрейд придавал огромное значение сексуальным чувствам, которые пациент может испытывать к психотерапевту. Он верил, что подобные чувства нужно обсуждать и интерпретировать, потому что по сути они – не что иное, как проекции отношений к родителям противоположного пола. Фрейд назвал данное явление переносом и рассматривал его как неотъемлемую часть терапевтического процесса. Также может случиться и обратное. Если психотерапевт испытывает сексуальные чувства к пациенту – это называется контрперенос. Такое отношение осложняет процесс терапии и не приносит ей никакой пользы.

Со времён Фрейда принцип переноса получил широкое распространение. Во время терапии можно с пользой обсудить все чувства (ярость, гнев, подозрение), проецируемые с предыдущих отношений. Анализ случаев переноса является хорошим способом вытащить прошлые проблемы и проработать их в настоящем времени – то есть здесь и сейчас, – что намного проще.

Брейер вернулся из второго медового месяца и пришёл к решению больше никогда не входить в тесный контакт с пациентом. Он был скромным, непритязательным человеком и, в отличие от Фрейда, не сильно задумывался о грядущих поколениях; может, именно поэтому он позволил своему другу развивать свои идеи. Великодушное покровительство Брейера положило начало славе Фрейда.

Берта же продолжала страдать от истерических симптомов, однако её последующие достижения дают понять, что в конце концов она всё же исцелилась. Она опубликовала книгу со сказками, написала пьесу, стала социальной работницей, реформатором и той, кого в наши времена назвали бы «активной феминисткой». Она перевела книгу Мэри Уолстонкрафт «В защиту прав женщин» и стала одной из основательниц Немецкого союза еврейских женщин. Посещала Россию, Польшу и Румынию, где спасала детей, родители которых были убиты во время еврейских погромов.

В Вене конца XIX века от еврейской девушки из среднего класса возрастом в двадцать один год не ожидали многого: она должна была уметь шить, нанизывать жемчуг, вышивать и хоть немного играть на каком-нибудь музыкальном инструменте. Зачастую такое унылое существование продолжалось до тех пор, пока она не выходила замуж, и тогда к её обязанностям добавлялось ведение хозяйства в доме мужа. Для женщины с таким выдающимся умом, как у Берты, подобная жизнь наверняка представляла собой смертную скуку, и – заглядывая в будущее – можно сказать, что перемен ждать не стоило.

В 1920 году сюрреалисты Луи Арагон и Андре Бретон сделали наблюдение касательно истерии, продемонстрировав тем самым более глубокое понимание предмета по сравнению с жившими в их времена медиками. Они предполагали, что истерия – это не заболевание, а акт бунта и форма самовыражения. Возможно, несмотря на множество симптомов, Берта вовсе и не была больна. Возможно, она всего лишь испытывала скуку, гнев и сильную сексуальную фрустрацию.

Человек, в которого она влюбилась, был незаменим. Ещё ни с кем она не чувствовала такой близости, как с ним. Она открыла ему все свои тайны одну за другой – воспоминания, сны, фантазии – и обнажила перед ним всю свою суть. Ещё ни одна женщина не стояла настолько нагой, как Берта перед Брейером. Она позволила ему «узнать» её. Неудивительно, что впоследствии она так и не вышла замуж. Что могла ей предложить бледная имитация близости, которую сулил традиционный мещанский брак?

Эротические откровения могут возбуждать и дразнить. В такой ситуации, если психотерапевт и пациент окажутся людьми, которые и при обычных обстоятельствах нашли бы друг друга привлекательными, может возникнуть искушение перевести профессиональные отношения в любовные.

Приемлемо ли это?

Большинство людей интуитивно ответит «нет».

Но разумен ли такой подход? Разве всё не зависит от конкретных людей и конкретных обстоятельств? Наверняка могут быть исключения.

Что, если пациент ходил к психотерапевту, чтобы избавиться от незначительной проблемы, например от боязни пауков? Предпочтительный способ лечения – поведенческая терапия, она подразумевает относительно недолгое вмешательство, включающее в себя разные степени конфронтации с пробуждающими страх стимулами. Вряд ли здесь можно говорить о глубоком самораскрытии пациента. Предположим, терапия закончена, и после неё врач и пациент начинают встречаться. Они взрослые, зрелые люди, изъявившие обоюдное согласие. Они прекрасно друг другу подходят, у них общие интересы, и им вместе очень хорошо. Что же в этом плохого?

На самом деле ничего; однако мой пример слишком абстрактный. Да, всё может случиться так, но может и совершенно по-другому. Всякий человек может оправдать любые свои действия, прибегнув к умозрительному эксперименту, в результате которого получится желаемый результат. К сожалению, реальный мир сложен, хаотичен и непредсказуем. Редко на приёме у психотерапевта оказываются пациенты с простыми и быстро решаемыми проблемами. Даже если проблема кажется простой и быстро решаемой, она может оказаться вовсе не таковой. Она может быть частью более масштабной и комплексной проблемы, которая возникнет со временем. Пациенты рассказывают психотерапевту свои самые сокровенные мысли и переживания, показывают свои слабости и уязвимые места, делают признания, говорят о том, о чём ни за что не заговорили бы в любой другой ситуации. Они обнажают свои души. И делают они всё это потому, что кабинет психотерапевта – безопасное для них место. Даже если пациенты ведут себя неподобающим образом, они знают, что психотерапевт их не осудит и не выдаст. Он обеспечит им пространство для самовыражения, обозначит границы – создаст условия для контейнирования – и отнесётся с уважением. Он защитит их даже от самих себя.

Сколько я ни пытаюсь рационально и толерантно рассуждать об отношениях пациента и терапевта, абстрактные мысленные эксперименты и допускающие подобные отношения аргументы всё-таки кажутся мне неубедительными. Для нас, живущих в реальном мире, секс с пациентом – это всегда ошибка. Это предательство и, по сути, злоупотребление положением и доверием. Вероятность эмоционального разрушения настолько велика, что я не могу придумать ни одного довода, способного оправдать подобный риск.

И всё же такое случается раз за разом. Наверно, потому что такова человеческая природа – желать того, чего мы не можем иметь. Запретный плод всегда сладок.

Карл Густав Юнг, чтимый за свою мудрость и необыкновенное, почти мистическое умение постигать суть вещей, вероятней всего, спал со своей первой психоаналитической пациенткой; а Вильгельм Райх, рассказывая в интервью о ранних годах психоанализа, сказал: «Бывали случаи, когда психоаналитики под предлогом осмотра половых органов… засовывали пальцы в вагины пациенток. Такое происходило довольно часто».