Читать книгу "Седьмая жена Есенина. Повесть и рассказы - Сергей Кузнечихин"

– Совсем не помню, о чем говорили в электричке.

– Пить надо меньше, милый мой.

– А почему до сих пор не развелась?

– На колу мочало, начинай сначала. Я же объяснила.

– Вранье. Надеешься к нему вернуться?

– Если бы хотела, давно бы вернулась.

– Но мы свободолюбивы.

– Представь себе.

– Отлично представляю. Тогда зачем ко мне приехала, надеешься облегчить путь в литературу?

– Заткнись, пока не поздно.

– Думаешь, я не знаю ваши приемчики.

Это был уже перебор. Нахохлившийся мужичонка, оскаленный рот и лающий голосок – ни видеть, ни слышать продолжение сцены желания не было. Она развернулась, чтобы уйти с кухни. Он схватил ее за руку. Она легко отмахнулась от него и убежала в комнату, ткнулась лицом в подушку, лежала без слез и методично повторяла: «Завтра же уеду, завтра же уеду…», словно считала слонов, чтобы заснуть. Какое-то время с кухни слышалось невнятное бормотание, потом стало тихо. Кто из них заснул первым, она не знала, но когда проснулась, он уже сидел в комнате, понуро свесив голову.

– Мне кажется, я вчера какой-то бред нес?

– Вполне осознанный… Ты заявил, что я приехала к тебе, чтобы упростить путь в литературу. Такая вот расчетливая дамочка свалилась на твою гениальную шею.

– Вот дурак!

Ночью она представляла, как будет собирать при нем чемодан, как он будет упрашивать ее остаться. В его реакции она не сомневалась, а вот позволит ли она уговорить себя – этого ночью не знала. Но стоило утром посмотреть на него, сразу поняла, что никуда не уедет, и ломать комедию со сбором чемодана не было желания, не в ее характере дешевые представления.

Плохой мир, может быть, и лучше хорошей войны, только слишком уж хрупок этот плохой мир, слишком напряжен, каждый шаг подстерегает необезвреженная мина, каждое неосторожное слово грозит началом новых военных действий. С разводом кое-как разобрались. Чуть ли не под его диктовку сочинила письмо законному супругу. Убедительно просила не затягивать с ответом и не забыть заверить согласие в профкоме и у нотариуса. Консультировал их многоопытный Соколов. Он же подсказал, что разводить их будут в ЗАГСе по месту жительства, поэтому надо обязательно оформить прописку. О прописке она подумывала и сама. Надо было устраиваться на работу, все-таки побаивалась, что привлекут за тунеядство, хотя беспечный Поэт и заверял, что никто ее не тронет, если не будет попадаться в вытрезвитель по два раза в месяц. Но не заразилась она вольницей, слишком крепко сидело в ней понятие, что взрослый человек должен обязательно ходить на работу и желательно, чтобы стаж не прерывался. Напоминало о потребности трудиться и отсутствие денег в доме. Уже в конце медового месяца она стала догадываться, что гонорар за книгу успел испариться. Денег у нее Поэт не просил, но если она поручала ему принести каких-либо продуктов, он иногда забывал. Так что не купленное подвенечное платье оказалось весьма кстати. Хлопотать о работе и прописке взялся все тот же Соколов. Хвалился связями, знакомствами не только в пивных и ресторанах, но и в горкоме партии, даже директор колхозного рынка числился в его собутыльниках.

– Место инструктора горкома не предлагаю, – говорил он, – потому что негоже русской поэтессе работать в этом борделе, а вот официанткой устроить могу. Читала у Ивана Шмелева «Человек из ресторана»?

– Нет.

– Напрасно. Между прочим, прекраснейший писатель с чудесным русским языком. Я бы даже сказал, с волшебным.

– Хочешь, чтобы моя жена улыбалась всякой сволочи за чаевые и таскала домой объедки с чужих столов?

– Вовсе не обязательно. Зато какие типажи будут перед глазами: «Я послал тебе черную розу в бокале… цыганка плясала и визжала заре о любви…»

– Вот и устраивай туда свою Аллочку.

– У нее нет потребности в ярких жизненных впечатлениях, у нее психология бухгалтера.

– Согласна! Мне кажется, из меня получится шикарная официантка. Надену платье с глубоким вырезом и начну огребать бешеные чаевые…

– Я тебе покажу, с вырезом.

– Не волнуйся, дорогой, я сумею за себя постоять. И пьяных я не боюсь, насмотрелась уже…

– Кого ты имеешь в виду?

– Да всех, включая милиционеров. Меня другое соблазняет, представляешь: после честного трудового вечера выспаться вдоволь и на свежую голову подумать о смысле жизни, и сочинить что-нибудь этакое, возвышенное, вспомнив пьяные хари.

– Так я об этом и говорю, – обрадовался Соколов.

– Только боюсь, что вся ваша лирическая братия слетится в мой ресторан, как вороны на помойку.

– Так не поваживай. Проявишь слабость – без штанов оставят. Гони всех, кроме меня. Не забудешь, надеюсь, хлопоты мои.

– А в морду не хочешь! – закричал Поэт, и по его лицу было видно, что он действительно может ударить.

– Ты почто взбеленился-то? Шуткуем мы.

– Шуткуй с кем-нибудь другим.

Соколов поскучнел и, выпив для приличия чашку чая, засобирался домой.

– Думаешь, зачем он затеял трескотню с твоим официантством? Чтобы меня унизить!

– Ты почему такой мнительный?

– Потому что я его знаю. Он бы дом заложил, чтобы иметь возможность сидеть в кабаке и смотреть, как мою жену всякая сволочь раздевает глазами.

– Ладно, успокойся, не собираюсь я идти в официантки.

Болезненное самолюбие портит зрение. Ей казалось, что он сгущает краски, особенно черные. Люди, которых он подозревал чуть ли не в злодействе, терпеливо продолжали ему помогать. Работу Соколов нашел. Правда, не без помощи Юры, того самого, инженеришки. На его заводе освободилось место в библиотеке, в которой зарплата выше, чем в городских, плюс премиальные и прописка в общежитии. Она сходила на собеседование. Ей понравилось место, начальству понравилась она. Прямо в кабинете заместителя директора написала заявление и уже через два дня зарабатывала на хлеб насущный.

И хлебушек этот был не слишком черствым и доставался без тяжелого пота. Случались паузы, в которых она исхитрялась нацарапать что-то свое. Сама отдыхала от дома и, главное, давала Поэту время побыть одному, а то уже начинала ощущать, что он тяготится ее постоянным присутствием. Хорошо понимала причину его маеты, по себе знала, как мешают порой даже близкие люди. Но можно понимать и все равно обижаться, чувствуя себя лишней. Она сразу отметила, что после выхода на работу воздух в доме полегчал. В первый же вечер он пришел на кухню, когда она разогревала суп, и попросил послушать стихи. Подобного еще не случалось, обычно он ждал, когда начнут упрашивать, и если соглашался, требовал абсолютного внимания и чуть ли не торжественной обстановки, а здесь даже поварешка в ее руках не раздражала. Стихотворение получилось весьма тусклым. Сам понял или догадался по ее реакции, но, закончив читать, пустился в объяснения, что это всего лишь болванка, которую предстоит обтачивать и шлифовать, все недочеты он видит, но интересно услышать стороннее мнение. Не слишком жалуя чужую писанину, она никогда не утруждала себя дипломатическими реверансами; а тут сначала испугалась, потом разозлилась на себя за этот испуг и на него разозлилась, – нашел, у кого искать сторонний взгляд. Себе она не позволяла читать черновики даже случайным знакомым, ей казалось это равноценным появлению перед ними в штопанном нижнем белье, и вовсе не из боязни злых языков, пусть болтают, просто самой неприятно выглядеть жалкой. Не понимала она, зачем выставлять себя на посмешище? Какая необходимость спешить? Доделай вещь, потом показывай. А от него-то уж никак не ожидала. Хорош гений. Непонятно, куда спесь подевалась, в какое укромное место спрятал ее, любезную, и когда она выползет наружу, а ведь выползет обязательно. Кое-как, через «не могу», подбирая самые обтекаемые слова, указала на пару неудачных рифм, посомневалась в необходимости первой строфы и замолчала, посчитав, что и этого будет достаточно для завязки скандала. Когда Поэт соглашался с ее замечаниями и благодарил за критику, ей казалось, что он еле сдерживает себя. Молча поужинали. В необязательных разговорах скоротали вечер. Ночью сквозь сон она слышала, как он выбирается из-под одеяла. А утром на кухонном столе увидела аккуратно переписанное стихотворение. Прочитала. Взяла с собой на работу. Перечитала еще раз. И с каждым разом оно казалось ей совершеннее и глубже. Если бы в квартире был телефон, позвонила, не откладывая свои восхищения до вечера. Он позвонил сам.