Читать книгу "Седьмая жена Есенина. Повесть и рассказы - Сергей Кузнечихин"

– Ты почто чужую бабу смущаешь? – одернул его самый старший и, склонив крупную кудлатую голову, представился: – Соколов, с московским Соколовым прошу не путать.

– Такого колоритного мужчину разве можно с кем-то перепутать, – польстила на всякий случай.

– Я против Володи ничего не имею, но чужой славы нам не надо.

Младший подхватил чемодан, старший забрал из ее рук сетку с книгами, а тот, ради которого бросила все, стоял чуть поодаль и глупо улыбался.

– Ну, здравствуй, – тихо сказала она.

– Видишь, какой я нехороший, даже встретить как следует не могу. Без цветов. Без шампанского.

– Не переживай, цветы уже были…

Сама шагнула к нему, обняла и ткнулась губами в щеку, а он вдруг застеснялся, стал освобождаться из объятий. Она заметила, что за этой неуклюжей сценой искоса подглядывает кудлатый Соколов, и совсем растерялась: опустила руки, опустила глаза, готовая снова расплакаться. Поэт испуганно взглянул на нее, все понял и крикнул друзьям:

– Мужики, топайте, ловите тачку, мы вас догоним.

Склонился к ее руке, поцеловал, потом поднял голову и потянулся к губам. Шибануло застарелым перегаром.

– Сдержал обещание.

– Какое?

– Когда провожал меня, сказал, что напьешься с горя.

– Горевал, конечно, но кое-что смог написать, и все о тебе. Дома отчитаюсь.

Друзей к себе он не пригласил, хотя видно было, что они рассчитывали на продолжение встречи. Понимала, что ему не терпится остаться вдвоем – соскучился мужик, но мог бы распрощаться с ними не так бесцеремонно. Не хотелось ей становиться виновницей раздора.

– Если я не ошибаюсь, меня удостоили чести местные поэты? – спросила она еще на лестнице.

– Соколов, что ли? Он не поэт, а член Союза писателей. Здесь три книжки выпустил, в Москве пару штук. Издают, потому что пишет о рабочем классе. В молодости каменщиком поработал. Конъюнктура.

– Про стройку, значит, конъюнктура, а про сенокос непременно крик души? – не удержалась она.

– Гайки с болтами рифмует, – не услышал он или не захотел услышать.

– Хомуты с оглоблями разве лучше?

– Не в хомутах дело, просто он плохой поэт, но редакторы его почему-то любят.

– А второй? Тоже болты рифмует?

– Юрка? Он вообще не поэт. Так, иженеришка. Поэзия для него баловство. Соколов пристроил его подборку в местной «молодежке» и обеспечил себе постоянную опохмелку. Но парень он беззлобный. Зато все остальные… Ты бы слышала, как они радуются, когда я в газету слабые стихи приношу, сразу на полосу гонят, чтобы я одуматься не успел.

В квартире после ее отъезда ничего не изменилось. Собственно, и не нуждалась она ни в каких переменах, но стол мог бы оказаться накрытым.

– Черт подери, вино-то у мужиков осталось! – скривился он, потом не очень уверенно добавил: – Может, догнать успею?

Она хорошо помнила, что на вокзал они пришли с пустыми руками, но разоблачать не стала.

– Ладно, обойдемся.

– Слушай, у меня есть поклонник, хочешь, сбегаю позвоню, и он через полчаса прибудет с полной сумкой выпивки и закуски?

– Не стоит.

– Телефон-автомат через два дома.

– Лучше обойдемся чаем, но без поклонников и без поклонниц.

Знала бы, что так получится, нашла бы место в чемодане и для бутылки. Привезла бы вместо книг. Но когда выставила пачку на стол, поняла, что угадала с подарком – бутылке он бы так не радовался. Стоял, держа в каждой руке по три сборника веером, словно карты, и кивал головой в такт невысказанным словам, скорее всего репетировал дарственную речь. Потом бросил книжки на стол и закричал:

– Дурак! Дубина стоеросовая! Самым главным забыл похвастаться, нам квартиру дали! Я заявил, что женюсь, и сразу же подвернулся вариант. Дом еще не готов, но через месяц обязательно отпразднуем новоселье.

Новоселья пришлось ждать почти три месяца, а праздника вообще не получилось. Слишком затянулось ожидание.

Два раза чуть было не уехала назад.

Ей даже и в голову не приходило, что зайдет разговор о ЗАГСе, что ее позовут туда. И вовсе не потому, что, изведав сомнительные прелести брака, не спешила повторять неудачный опыт. Просто была уверена, что Поэт не решится узаконить свое предложение, а самой настаивать на этом казалось унизительным. Ни слова, ни полслова, ни намека, ни каприза, и в награду совершенно трезвым голосом решительное заявление:

– Завтра с утра иду в парикмахерскую, а потом веду тебя в ЗАГС.

Она опешила, растерялась, может, даже испугалась, и все эти чувства, не похожие на радость, он углядел на ее лице и сразу же поскучнел. Когда она стала объяснять, что не разведена с первым мужем, с которым не живет и не видится уже три года, он не мог, а точнее, и не пытался понять, почему так долго тянет с разводом. Пробовала втолковать, что сначала боялась уговоров, упрашиваний, обещаний, потом не хотелось тратить нервы на неприятную волокиту, наличие штампа в паспорте ей не мешало, а замуж в ближайшее время не собиралась. Последний и, на ее взгляд, самый веский довод оказался самым несостоятельным. Претендент на руку и сердце вообще не мог представить женщину, не думающую о замужестве. Но до ссоры не дошло. Оба сдерживали себя. И когда он сказал, что после парикмахерской отправится по делам в газету, она была благодарна ему, посчитав, что умный мужчина понял необходимость паузы, без которой неприятный разговор мог бы перерасти в большую ссору.

Через час после его ухода она переписывала набело новое стихотворение. Выплыла в памяти соседская кошка, сидящая на перилах балкона, и слово за словом, строчка за строчкой, вроде как сами собой сложились в законченную вещь; и свежие образы подвернулись под руку, и неожиданные эпитеты удачно втиснулись между нужными словами. О ссоре, запах ожидания которой успел наполнить комнату, в стихах не было даже намека, но она уже знала, что именно это предгрозовое состояние и подтолкнуло ее к столу, заставило схватиться за карандаш. Записала, сняла платье и, не надевая халата, принялась мыть пол. Увлеченно и размашисто водила тряпкой, словно зарядку делала, и бравая пионерская песенка помогала держать ритм.

Он вернулся нестриженым, но пьяным. Впрочем, она и не удивилась. Когда он признался, что голоден, посчитала это очередным шагом к примирению. Но надолго его не хватило. Чайник еще не закипел, а он уже вопрошал:

– Зачем ты скрыла, что была замужем?

– Я тебе говорила.

– Что-то не припоминаю. Когда?

– В первый же день. – Она и сама не помнила: говорила или нет. Может, и не сказала, но не потому, что хотела скрыть. Если бы спросил, она бы не стала обманывать. Но после несуразных подозрений приходилось стоять на своем. – В электричке, еще до того, как ты позвал меня сюда.