Читать книгу "Игра с огнем - Тесс Герритсен"

– Мы сегодня играли вразнобой, – заметил Эмилио. – Какие мы музыканты, если даже не можем выдерживать темп?

– Темп задает барабан. Вы меня не слушали, – сказал Шломо. – Вы должны следовать за барабанщиком.

– Но как, когда валторна ревет тебе в уши?

– Значит, если у вас не получается играть в унисон, виноват я? – вскинулся Карло.

– Никто ничего не слышит, кроме твоей треклятой валторны. К концу дня мы все глохнем.

– Я играю точно так, как написано в нотах. Вам хочется меня винить, но там же все время форте, форте и форте. Если ничего другого не придумаете, набейте тряпки в уши!

Так проходили их вечерние разговоры, неизменно о музыке, никогда о том, что они видели или слышали во дворе днем. Никогда о машинах, или их грузе, или о зловонном дыме, поднимающемся из трубы. Никогда об истинной причине, по которой они каждый день должны были выходить во двор со своими инструментами и пюпитрами. О таких вещах и думать нельзя. Лучше прогнать все подобные мысли и вместо них сетовать на игру невпопад во второй части и спрашивать, почему Витторио всегда опережает темп и почему они должны снова и снова играть занудный «Голубой Дунай»? Такие же сетования можно услышать в консерваториях и джаз-клубах по всему свету. За кулисами их может ожидать смерть, но на сцене они музыканты. Вот что поддерживало их, вот то единственное, что не давало свалиться в бездну ужаса.

Но в ночной тиши, когда каждый оставался наедине со своими мыслями, страхи возвращались. Да и как могло быть иначе, если из камеры номер один снова доносились крики? Быстрее, зажми уши руками. Натяни одеяло на голову и думай о чем-нибудь другом. О чем угодно.

«Лаура. Она ждет меня».

Лоренцо всегда возвращался к согревавшей мысли: Лаура – его свет во тьме. Внезапно перед его мысленным взором расцвел живой образ: Лаура у окна, голова склонилась над виолончелью, солнечный свет золотит ее волосы. Смычок скользит по струнам. Ноты гудят в воздухе, и пылинки дрожат, как звездочки, вокруг ее головы. Она играет вальс, покачиваясь в такт, прижимая, словно любовника, к груди виолончель. Что это за мелодия? Он почти, хотя и не до конца, различал ее. Минорный лад. Форшлаги. Арпеджио воспаряют в душераздирающем крещендо. Он напрягал слух, чтобы услышать, но музыка доходила до него обрывками, осколками, насквозь пронзенными криками.

Лоренцо вздрогнул и проснулся, последние щупальца сна еще цеплялись за него, как любящие руки. Он услышал утреннее ворчание грузовиков и топот сапог во дворе. Еще один рассвет.

Музыка. Какой вальс играла ему во сне Лаура? Он вдруг понял, что обязан его записать, пока не забыл, не утратил навсегда, и вытащил из-под матраса карандаш и нотную бумагу. В камере стояла темнота, и он почти не видел нот, появлявшихся из-под его карандаша на нотном стане. Он писал быстро, чтобы успеть все переложить на бумагу, прежде чем мелодия умрет в его памяти. Вальс в ми миноре. Арпеджио до третьей струны. Он набросал первые шестнадцать тактов и облегченно вздохнул.

Да, он уловил главную мелодию, скелет, на котором строится вальс. Но в этой музыке слышалось и нечто большее, гораздо большее.

Лоренцо писал все быстрее и быстрее, наконец его карандаш уже просто летал по бумаге. Мелодия ускорялась, ноты налезали на ноты, стан заполнялся стоящими вплотную знаками. Он перевернул лист на пустую сторону, все еще слыша музыку, ноту за нотой, такт за тактом. Он писал очень быстро, и рука у него занемела, шея заболела. Он заметил, как сквозь решетку в камеру проник дневной свет. Он не слышал, как заскрипели койки, – на них зашевелились, просыпаясь, его товарищи. Он слышал только музыку, музыку Лауры, душераздирающую и захватывающую. Четыре такта получились не вполне корректными, он стер и исправил их. Теперь оставалось только два пустых стана. Как заканчивается вальс?

Он закрыл глаза и снова представил себе Лауру, увидел ее сияющие волосы в венчике солнечного света. Увидел, как застыл ее смычок в мгновение тишины, а потом с неожиданной яростью обрушился на две одновременно прижатые струны. Исступленная прежде мелодия замедлилась до тягучего погребального плача. Завершается вальс без каких-либо драматических прикрас, без ошеломительной концовки. Звучат три последние ноты, приглушенные и скорбные, переходящие в тишину.

Он положил карандаш.

– Лоренцо, что ты пишешь? – спросил Карло. – Что там у тебя за ноты?

Лоренцо поднял глаза и увидел, что другие музыканты смотрят на него.

– Вальс, – ответил он. – Для умирающих.

Джулия

18

После толп и шума Сан-Марко на узкой улочке, куда приводит меня Франческа, удивительно тихо. Поздно вечером редко кто из туристов отваживается зайти в этот глухой уголок сестьеры Кастелло, и скрежет ключа Франчески в скважине кажется слишком громким. Мы заходим в квартиру, и я стою в темноте, ошеломленная, а Франческа быстро двигается по комнате, опускает жалюзи. Только закрыв все окна, она зажигает маленькую лампу. Я думала, она привела меня в свою квартиру, но, когда оглядываюсь, вижу выцветшую парчу, кружевные салфетки и абажур с бахромой. Таких украшений обычно не увидишь в квартире молодой женщины.

– Это дом моей бабушки, – объясняет Франческа. – Она на неделю уехала в Милан. Дождемся здесь возвращения Сальваторе.

– Нужно позвонить в полицию.

Я залезаю в сумочку, которую как-то сумела не потерять во время панического бегства по Дорсодуро. Вытаскиваю телефон, но она хватает меня за руку.

– Мы не можем вызвать полицию, – тихо говорит она.

– Мою подругу застрелили! Почему?

– Им доверять нельзя.

Франческа берет мой телефон и ведет меня к дивану.

– Пожалуйста, миссис Ансделл, присядьте.

Я погружаюсь в потертые подушки. Внезапно меня пробивает дрожь, и я обхватываю себя руками. Только теперь, оказавшись в безопасности, я могу отпустить узду, в которой держала себя. Я почти чувствую, как раскалываюсь, распадаюсь на части.

– Не понимаю, не понимаю, почему он хочет меня убить.

– Кажется, я понимаю, – говорит Франческа.

– Вы? Но вы даже не знаете моего мужа!

Она смотрит на меня недоуменно:

– Вашего мужа?

– Он послал человека, чтобы найти меня. Убить. – Я отираю слезы с лица. – Боже мой, не могу поверить, что такое возможно.

– Нет-нет-нет. Это не имеет никакого отношения к вашему мужу. – Она берет меня за плечи. – Выслушайте меня. Пожалуйста, выслушайте.

Я смотрю в ее пронзительные глаза и чуть ли не чувствую их лазерный жар. Она садится на стул против меня и несколько секунд молчит, обдумывая слова. У нее роскошные черные волосы и брови дугой – она вполне могла бы быть девушкой с портрета эпохи Возрождения. Черноглазая мадонна, которая хочет поделиться со мной тайной.