Читать книгу "Миссис По - Линн Каллен"

– Такие измышления я оставляю господам Эмерсону[53]и Лонгфелло, – сказал мистер По. – Я лишь заявляю, что мы – животные, у которых есть души, и, осознаете вы это или нет, в этот самый миг наши души взаимодействуют меж собою.

Элиза вздрогнула.

– Как жутко.

– На самом деле, нет, – сказал мистер По. – Наши души всегда при нас. – Он взглянул на меня. – Как сказал однажды очень уважаемый мною человек, мы просто не привыкли обращать внимание на общение душ.

– Думаю, – сказал, подняв желтые бровки, мистер Бартлетт, – что желание «обращать внимание на общение душ» может быть признаком безумия.

Элиза воткнула иглу в шитье.

– Мистер По, не могли бы вы меня просветить? Боюсь, я не очень разбираюсь в таких материях. Мой день наполнен банальными вещами: разбитые коленки, режущиеся зубки, пчелиные укусы.

Мне эгоистично не хотелось, чтоб он отвечал. Я предпочла бы, чтобы лишь у меня была привилегия понимать его самые сокровенные идеи.

Мистер По словно бы прочел мои мысли.

– Банальные вещи, – сказал он Элизе, – заслуживают ничуть не меньше внимания, чем возвышенные материи. – Он полез в карман, извлек оттуда пачку писем и протянул мне: – Это вам.

– Мне?

– От ваших поклонниц. Вы были правы – дамы, мои читательницы, действительно оценили то, как вы высекли в своем стихотворении некоего высокомерного джентльмена. Мои поздравления.

Я развернула письма веером, чтобы пересчитать их.

– Их девять, а ведь стихотворение только что опубликовано. – Он нагнулся, протянул руку и вытащил из-под стула котенка, носящего его имя. – За то время, пока я работаю в «Джорнал», еще ни одно стихотворение не вызывало такого воодушевления.

Я задалась вопросом, почему он не отдал мне письма, когда мы ездили в дагеротипическую мастерскую. Не могли же все они прийти только после обеда? Быть может, он не хотел, чтоб его жена видела эти письма?

– Благодарю вас.

– Это я вас благодарю за то, что отдали стихи в «Джорнал». Надеюсь, вы станете и впредь так поступать. Особенно после моей просьбы придержать вашу статью для «Трибьюн».

Я увидела, как удивлена Элиза, и объяснила:

– Я не буду писать о мистере По и его супруге.

– О, нет, – запротестовала Элиза, – я так предвкушала эту статью.

– Талант миссис Осгуд лучше обратить в поэтическое русло, – сказал мистер По, поднимая котенка. – Кажется, эта кошка мне знакома.

– Вы же слышали, как дети ее зовут? – спросил мистер Бартлетт. – По.

Мистер По улыбнулся:

– Она несколько лучше оригинала.

Элиза по-прежнему хмурилась.

– Элиза, ты уже сказала мисс Фуллер? Не могу представить себе, чтобы она легко к этому отнеслась.

– Напишу ей на неделе, – сказала я.

Тон мистера По стал более официальным:

– Миссис Осгуд, я желал бы предложить вам аванс за последующие стихи, чтобы компенсировать потери за ненаписанную статью.

– Возможно, мистер По, – сказал мистер Бартлетт, – вам следует обсудить это с ее мужем.

Меня кольнула обида.

– Спрашивать Сэмюэля нет нужды. Ему все равно.

Мистер По отпустил котенка.

– У меня создалось впечатление, что миссис Осгуд принимает решения самостоятельно.

Золотистые брови мистера Бартлетта приподнялись, выражая несогласие.

– Полагаю, она обсуждает с супругом и деловые, и личные вопросы. Миссис Осгуд – замужняя женщина, знаете ли.

– А раз так, – сказала я напряженным голосом, – мои желания перестают учитываться?

– Это закон, миссис Осгуд, – сказал мистер Бартлетт.

– Я – не собственность Сэмюэля.

– Юридически, – сказал мистер Бартлетт, – собственность.

– О, Рассел, – вмешалась Элиза, – это так мрачно звучит.

– Таковы факты, – пожал плечами мистер Бартлетт.

– Так что же, в отсутствие «собственника» я не могу принимать никаких решений? – Не дожидаясь, пока мистер Бартлетт разозлит меня еще сильнее, я поднялась. – Прошу меня извинить, но мне нужно немного пройтись.

Я вышла, не озаботившись тем, чтобы надеть шляпу, и была уже почти у баптистской церкви, когда меня нагнал мистер По.

– Вам не следовало так убегать, – холодно сказал он, – создалось впечатление, что вы расстроены.

– Я действительно расстроена.

Свернув за угол, я пошла вдоль железной ограды кладбища. Смолистый запах растущих там сосен смешивался с вонью гниющих отбросов. Мимо прогрохотала карета, почти невидимая в слабом бледном свете полумесяца луны – ближайший фонарь стоял на Вашингтон-сквер в квартале отсюда.

– Если уж ваши лучшие друзья ждут от вас чего-то дурного и безнравственного, – раздался позади меня голос мистер По, – что же скажут ваши враги, получив ту же самую информацию?

В конюшне на противоположной стороне улицы залаял было пес, но после резкого окрика мистера По замолчал. Я шла и шла, пока не добралась до парка. Тут я резко обернулась, чтобы взглянуть мистеру По в лицо, и мои юбки издали сердитый свистящий звук.

– У меня нет врагов.

– Зато они есть у меня. А раз вы со мной, они становятся также и вашими.

– А я с вами? Или я всего лишь жалкая, оголодавшая без любви замужняя женщина, которая чересчур остро реагирует на поцелуи и страстные взгляды?

Он тихо сказал:

– Тебе известно, что ты для меня значишь.

Навстречу по тротуару шел человек, и я отвернулась, ожидая, пока он минует нас.

– Я не знаю, кто мы есть. Возможно, мы «дурные и безнравственные», как вы изволили выразиться.

– Я не должен был так говорить. – В свете фонаря я видела возбуждение в его оправленных темным глазах. Мы стояли довольно близко друг к другу, и я могла ощущать его мускусный запах. – Я не знал, что вас так сильно волнуют условности.

– Я должна беспокоиться не только о себе. Как насчет моих дочерей? И вашей жены?

Из университетского здания ниже по улице появились еще два господина, и нам пришлось замолчать, пока они не уйдут достаточно далеко, чтобы не слышать нашего разговора.

– Если бы только я не был женат! – воскликнул мистер По.

– Но вы женаты.

– Я женился на Виргинии, когда ей было тринадцать.

– Я знаю. Но вам-то было не тринадцать.

– Нет. Мне было двадцать шесть. Вы правы, в этом возрасте пора уже что-то соображать. Но в ту пору Виргиния была куда взрослее меня. – Он замолчал. Ветер что-то шептал в ветвях парковых деревьев. Когда мистер По продолжил, его голос звучал низко и настойчиво: – В то время в моей жизни царило отчаяние. Я был слишком беден, чтоб оставаться в армии, а человек, который был мне вместо отца, отказал мне от дома. Я мнил себя писателем, но не мог подтвердить это ничем, кроме ребяческой эпической поэмы, опубликованной, когда мне было четырнадцать. «Аль-Аарааф» – даже название у нее было глупым. Виргиния и тетя Мадди дали мне стабильность. Лишь они уважали меня, больше никто. Я был одинок и уязвим.