Читать книгу "Мужчины и другие животные - Люся Лютикова"

– Зачем ты ее взяла? – негодовала я на Пчелкину. – У нас что, своих забот не хватает?!

– Помнишь, что Камилла говорила про угрозу выкидыша? Маленьким собачкам нельзя нервничать. Между прочим, Ираида обещала отдать нам двух щенков вместо одного, так что в наших интересах, чтобы Люся выносила потомство.

– Ираида просто сообразила, что финансово ей креветки каждый день не потянуть, вот и придумала дурацкий предлог, чтобы сплавить псину нам. Если уж влюбленные действительно не могут жить друг без друга, надо было отвезти Дусю им!

– Ты что! Он же элитный производитель, должен нам деньги зарабатывать! Кстати, на завтра запланирована еще одна вязка.

«Я этого не вынесу», – подумала я, спасаясь бегством в кабинет.

В кабинете я обнаружила Пайсу. Бедная кошка, ошалев от присутствия посторонних собак в квартире, забралась на шкаф. Судя по всему, она провела там уже несколько часов, но слезать не собиралась.

– Кис-кис-кис, – позвала я Пайсу, но в ответ она только безумно блестела глазами.

– Это скоро закончится, – пообещала я то ли ей, то ли себе. – Со дня на день я найду убийцу, и жизнь войдет в прежнюю колею.

Я открыла ноутбук, подключилась к Интернету и стала искать информацию о Николае Кулебякине. Через час, когда спина затекла, а глаза устали таращиться в экран, у меня сложилась целостная картинка.

Николай Васильевич Кулебякин родился чуть больше шестидесяти лет назад в деревне Щекино Ярославской области. Отец был механизатором, мать – дояркой. В семье, помимо Николая, подрастало еще трое младших детей, поэтому неудивительно, что по окончании восьмилетки старший отпрыск отправился в поле, помогать отцу и зарабатывать трудовую копеечку.

Потом Николая забрали в армию. Событие, которое для многих юношей стало бы трагедией, для Кулебякина обернулось подарком судьбы. Ротный старшина разглядел в деревенском пареньке художественные способности. Началось с того, что Николаю поручили оформить боевой листок, а закончилось серией картин «Служу Советскому Союзу!», которые Кулебякин нарисовал специально к приезду генерала. Когда срок службы подошел к концу, командир части выдал Николаю направление в Строгановское училище.

Сегодня такая бумажка годится разве только для того, чтобы подтереться в общественном туалете. Если у тебя есть деньги, то перед тобой с радостью распахнет двери хоть Строгановка, хоть МГИМО, хоть Гарвард. Но в СССР направление от воинской части имело вес, и Николай Кулебякин, успешно сдав экзамен по рисунку, был зачислен на первый курс.

После окончания училища Кулебякин устроился художником в издательство «Детская литература», но проработал там недолго. Оригинальная художественная манера не позволяла ему вписаться в стандарты советского издательского дела. Николая взяли в кинотеатр, рисовать афиши для фильмов, однако и на этом месте он не удержался. Недуг, сгубивший многих талантливых людей, поразил и Кулебякина. Крепкое деревенское здоровье позволяло ему не скатиться в хронический алкоголизм, однако, как вспоминают коллеги-художники, раз в три месяца он стабильно уходил в недельный запой.

Затем его следы теряются на десятилетие. Неизвестно, чем Кулебякин занимался в это время, где жил и на что. В 35 лет он женился на Марине Смысловой – даме с двумя детьми, которая была старше его на одиннадцать лет. Марина тоже была художницей, и довольно успешной. Под ее чутким руководством Кулебякин расцвел: стал членом Союза художников, получил мастерскую на Соколе, много работал и даже устроил одну персональную выставку.

Через несколько лет Марина скоропостижно скончалась от рака, и период, который критики позднее окрестят «Расцветом Кулебякина», закончился. Зеленый змий снова начал душить Николая в своих объятиях. Он потерял контакт с коллегами, почти не писал и жил на то, что сдавал свою мастерскую приезжим.

В начале девяностых годов прошлого столетия Николай неожиданно для всех эмигрировал в США. Там он написал несколько картин, довольно неудачных, критики назвали этот период «Черным». Чтобы прокормиться, он устраивался на случайную работу, естественно, неквалифицированную. А умер действительно на улице, только не от астмы, как утверждал художник Сергей Оськин, а от инфаркта. Было ему тогда пятьдесят шесть лет.

Кстати, насчет критиков. Собственно, исследованием творчества Кулебякина занимался только один человек – некий Андрон Панайотов. Его искусствоведческие эссе стали появляться в прессе около полугода назад. Андрон сразу, без каких-либо сомнений и раздумий отвел Кулебякину место на самой вершине художественного олимпа. Панайотов называл его «ярчайшим представителем городского нативизма», «кровоточащим талантом страны Советов», а также «страдающим гением, картины которого останутся в веках». Да, вот так, не больше и не меньше.

Хм, что-то сомнительно. Я хоть и полнейший профан в живописи, однако сдается мне, что господин Панайотов хватил лишку. «Добрая жена» – картина неплохая, спору нет, но в веках она вряд ли останется. С другой стороны, Малевич-то ушел на аукционе Сотбис за шестьдесят миллионов долларов! Хотя, на мой взгляд, бессмысленная «Супрематическая композиция» даже рядом не валялась с «Доброй женой»! Может, и правда – «страдающий гений»?

И все-таки меня не покидало стойкое ощущение, что я столкнулась с агрессивной пиар-кампанией, более уместной в отношении какого-нибудь стирального порошка, а не художника.

Я решила посоветоваться со знающими людьми. Позвонила приятелю, Игорю Ставистскому, искусствоведу по образованию, который в данный момент работает редактором отдела культуры в журнале.

– Знаешь, кто такой Андрон Панайотов?

– Еще бы! – отозвался Игорь. – Профессор, доктор наук, он у меня лекции в университете читал. Уважаемый искусствовед, его мнение ценится очень высоко. Если какой-нибудь начинающий художник не понравится Панайотову, тот запросто может испортить ему карьеру.

– А наоборот он может сделать? В смысле, прославить человека?

– Ну, это вряд ли. У Андрона Михайловича довольно сволочной характер, чтобы он о ком-то хорошо отозвался, надо выпрыгнуть из штанов.

Хм, а вот Кулебякину он просто поет панегирик, хотя художник давно умер и штаны его истлели. Может, кто-то другой выпрыгнул из штанов?

– У Панайотова есть враги?

– Наверняка кто-то из художников или галеристов имеет на него зуб.

– Нет, я имею в виду идейных оппонентов. Есть кто-то, чей взгляд на искусство кардинально не совпадает?

– Израиль Моисеевич Выгоднер.

– Это настоящая фамилия? – не поверила я.

– У него все настоящее: и Саврасов, и Кустодиев, и вазы эпохи Минь.

– Так он искусствовед или коллекционер?

– И то, и другое. Кстати, отличный дядька, легко идет на контакт.

– Мне обязательно надо с ним поговорить, задать пару вопросов насчет одного художника. Можешь устроить встречу?

– Ладно, я вас сведу. Только обязательно привези к нему какую-нибудь антикварную вещь, якобы для оценки. Ну, типа примани его, как кролика морковкой, и только потом задавай свои вопросы.