Читать книгу "Мужчины и другие животные - Люся Лютикова"

– Где мне взять антиквариат?

– Не знаю. Одолжи у кого-нибудь. Укради. Но без приманки не суйся!

Глава 25

Я огляделась вокруг в поисках антиквариата. Когда эта квартира досталась мне, она была битком набита произведениями искусства. Но другие наследники покойного вывезли все подчистую: и картины, и ценные фарфоровые статуэтки, и хрусталь. Каким-то чудом уцелели прикроватные лампы в спальне из цветного стекла. Оценщик в антикварном магазине сказал, что это вещи начала прошлого века, стиль арт-деко, стоят около тысячи долларов каждая. Я оставила их на черный день. Поскольку одну лампу разбила Пчелкина, борясь с собакой, я решила взять вторую на встречу к Израилю Моисеевичу.

Израиль Моисеевич назначил встречу на одиннадцать часов утра в кафе Центрального дома художника. На следующий день я прибыла туда с лампой в пакете. Вообще она хоть и небольшая, но довольно увесистая. Вот интересно, а если бы у меня была картина Александра Иванова «Явление Христа народу», полотно пять с половиной на семь с половиной метров, ее тоже надо было бы нести с собой?

В кафе было немноголюдно, очевидно, в такое время художники еще нежились в объятиях Морфея. Мужчина за столиком около окна приподнялся и помахал мне рукой, я поняла, что это и есть искусствовед Выгоднер.

Вид у Израиля Моисеевича был незабываемый. Субтильный мужчина лет шестидесяти, с благородными манерами и орлиным носом. Но как он был одет! Черные кожаные штаны! Бархатный пиджак глубокого синего цвета! Под пиджаком – небесно-голубая рубашка с жабо! И, как будто всего вышеперечисленного было недостаточно, на шею искусствовед повязал шелковый платок с павлинами. Волосы у господина Выгоднера были каштановые, на удивление густые и вьющиеся. Скорее всего, он их красил, причем последний раз совсем недавно, потому что отросших корней с сединой не наблюдалось.

Я понимала, что неприлично пялиться на человека во все глаза, но ничего не могла с собой поделать. Я гадала: это его обычная манера одеваться или мужчина принарядился в мою честь? В итоге пришлось признать, что я здесь ни при чем. Израиль Моисеевич держался так естественно, что не оставалось сомнений: его внешний облик – это отражение внутреннего содержания. А я в своем сером брючном костюме почувствовала себя недалекой и ущербной мышью.

Искусствовед был весьма доволен произведенным эффектом. Мы представились друг другу, Израиль Моисеевич предложил присесть за столик и выпить по чашечке кофе. Я с благодарностью приняла предложение.

– Ну-с, что вы мне принесли? – поинтересовался коллекционер после того, как я сделала первый глоток.

Когда я поставила лампу на стол, в глазах Израиля Моисеевича зажегся интерес. Легкими движениями он пробежался пальцами по лампе, наклонился к ней, словно к чему-то прислушиваясь, перевернул и, кажется, даже понюхал. Через несколько минут вынес вердикт:

– Начало двадцатых годов прошлого века. Стиль арт-деко. Лампа сделана во Франции. Рыночная стоимость – три тысячи. При благоприятном стечении обстоятельств возможно получить за нее четыре.

– Четыре тысячи чего? – не поняла я.

– Долларов.

Я изумленно уставилась на коллекционера.

– Хотя нет, я ошибся, – вдруг сказал Израиль Моисеевич. – Видите вот этот штамп? – Мужчина указал на едва заметный оттиск на дне лампы. – Он означает, что мастер сделал две лампы в зеркальном отражении, поэтому их общая стоимость возрастает до пятнадцати тысяч. У вас имеется второй экземпляр?

– Уже нет, – вздохнула я, – вторая лампа разбилась.

– Ах, как жаль! – Господин Выгоднер так сокрушенно покачал головой, будто это его личная собственность пришла в негодность. – Как жаль!

– Спасибо за оценку, – сказала я, – но я, собственно, к вам по другому делу. Хочу проконсультироваться по поводу картин одного советского художника, которые ко мне случайно попали. Фамилия художника – Кулебякин. Николай Кулебякин.

Стоило мне это произнести, как глаза у Израиля Моисеевича заблестели по-настоящему.

– Вы знакомы с его творчеством? – спросила я.

Собеседник кивнул.

– Мне предлагают продать картины, – продолжала я, – но сегодня они стоят копейки. А я подозреваю, что завтра, возможно, ситуация изменится. Ведь бывает же так, что художника начинают ценить лишь со временем, правда? По-вашему, Кулебякин – талантливый художник?

– Да как вам сказать… – задумчиво отозвался Израиль Моисеевич. – Вот Казимира Малевича, например, считают гением. Вы лично как относитесь к его живописи?

– Это не живопись, это что-то другое, – дипломатично ушла я от ответа.

– Феноменально! – вскричал искусствовед. – Вы знаете, что именно такими словами сам Малевич характеризовал свои картины? А ведь мало кто знает, что «Черный квадрат» получился у него случайно. Он просто замалевал черной краской неудачный рисунок.

– Вы, наверное, шутите? – не поверила я.

– Я абсолютно серьезен. И еще один любопытный исторический факт. Малевич написал «Черный квадрат» в одна тысяча девятьсот пятнадцатом году, а почти за тридцать лет до этого, в одна тысяча восемьсот восемьдесят втором году, другой художник нарисовал «Черный прямоугольник».

– Расскажите подробнее, – попросила я.

Израиль Моисеевич охотно принялся рассказывать.

В 1882 году молодой французский писатель и издатель Жюль Леви основал группу «Салон непоследовательных», которая состояла из художников, писателей, поэтов и других представителей парижской богемы конца девятнадцатого века. Объединение это не преследовало никаких политических целей. «Салон непоследовательных» насмехался над официальными ценностями через сатиру, юмор, а иногда и грубую шутку. Работы, которые демонстрировались на выставках салона, были мало похожи на картины в традиционном понимании. Это были смешные карикатуры, абсурдные кошмары, рисунки, как будто бы нарисованные детьми.

1 октября 1882 года «Салон непоследовательных» открывает в Париже выставку. На выставке были представлены работы шести авторов, которые можно считать предтечей сюрреализма, заявившего о себе сорок лет спустя. Самой вызывающей среди картин было одноцветное, абсолютно черное изображение, нарисованное поэтом Полом Билходом. Называлась картина «Ночная драка негров в подвале». Такой черный прямоугольник. Никаких заявлений о концептуальном смысле картины. Никакого предложения вглядеться и найти скрытый смысл черного прямоугольника. Это была просто шуточная картина. Причем шутка заключалась даже не в картине, а в ее названии. Ведь действительно – когда негры дерутся в подвале ночью, то ничего не видно и все черное! Юмористическую идею Билхода развил художник Альфонс Алле. На выставке 1883 года он выставляет картину «Малокровные девочки, идущие к первому причастию в снежной буре», представляющую собой белый прямоугольник. На выставке 1884 года он показывает еще один монохромный рисунок – красный прямоугольник под названием «Апоплексические кардиналы, собирающие помидоры на берегах Красного моря». Затем Альфонс Алле расширил свою коллекцию Синим, Зеленым, Серым прямоугольниками и выпустил книгу с этими работами, дополнив их пустой музыкальной партитурой под названием «Траурный марш для глухих».