Читать книгу "Благословение святого Патрика - Вера Колочкова"

– Хм, колпак… Это ты сейчас довольно точно выразилась. Но я буду просто молчать и слушать, слушать и молчать… Не надо бояться словесных унижений, Лизонька! Помнишь, как ты сама мне объясняла про замену? Когда не потраченная на пустословие сила меняется на силу духа?

– Помню… Но я же тогда абстрактно говорила, в общем и целом… А теперь… Теперь я за тебя боюсь!

Она шмыгнула носом, ткнулась ему в плечо. Он тут же поднял ее на руки, с силой прижал к себе, зашептал в ухо горячо:

– Лиза, Лизонька… Как же я люблю тебя… Я и не знал, что так могу…

– И я… И я не знала, Саш… Погоди, что ты делаешь… Ты же голодный с дороги, наверное…

Он не дал ей больше сказать ни слова. Да и она через минуту уже не помнила, что хотела сказать. Полуденное солнце, заглянув в окно квартиры, смущенно отступило за набежавшее облако, напоследок обласкав их сплетенные на постели тела жарким всплеском лучей. И там, за облаком, пожало плечами – хоть бы портьеры догадались задернуть, безумцы влюбленные, наивные…

* * *

Ангелина Макаровна открыла дверь, глядела на него исподлобья, как на чужого.

– Здравствуй, мама. Ты просила меня зайти.

– Хм… А если б не просила, то не зашел бы? Так башку снесло, что и про мать забыл?

– Нет. Я не забыл. Так можно мне войти? Или на лестничной площадке разговаривать будем?

– Ишь ты… Осмелел, значит. От жены сбежал, решительный да язвительный стал. А спина меж лопатками не чешется, нет? Крылья не прорастают?

Он стоял, молча смотрел на нее. Ждал, когда выльется первый поток гнева, самый горячий. Мать вздохнула, шумно, до сипоты, тяжело повернулась в прихожей, отступая:

– Ладно. Заходи, если уж пришел.

– А Женя где? Она дома?

– Ишь ты, про Женю вспомнил! Поди, и забыл, что у тебя дочь есть! Как же, с крыльями-то! Разве всех родственников упомнишь!

– Так дома она или нет?

– Нет! С утра ушла, видеть тебя не захотела! Вчера твоя Ирка ей такую истерику по телефону закатила… Я потом слышала, как она рыдала всю ночь. Что ж ты наделал, малахольный, а? Ты хоть понимаешь, что ты наделал? Или соображалка вся в одно место ушла?

– Мам, давай обойдемся без пошлости. Я прекрасно осознаю, что делаю. Давай договоримся, что это моя жизнь, и я сам ею распоряжаюсь.

– Сам? Это ты – сам? И давно ли ты – сам?

Она приплелась в гостиную, рухнула в кресло, тяжело перевела дух. Он сел напротив, руки на коленях, пальцы сплетены, покорно приготовившись выслушать все, что она скажет.

– Да тебе, мой милый, на Ирку молиться надо, что она столько лет тебе поводырем служит! Что ты можешь-то сам, ты, мудозвон нежный? Ты разве сам жить умеешь? Ну, попрыгаешь немного, наешься-напьешься любви… А дальше-то что? Дальше-то жить надо, милый!

– Мам… – едва сдержал он улыбку на губах, – ты где таких жутких фразеологизмов набралась? Что-то я раньше от тебя такого не слышал…

– Не слышал, так слушай! Как дальше-то, говорю, жить думаешь?

– Да нормально буду жить. Как все люди. Хорошо и счастливо.

– С кем? С этой перепелкой? Конечно, прекрасная парочка – сразу два нежных мудозвона! Да ты пойми, дурак, не получается этого в жизни-то! Ладно, если в семье один мудозвон, еще туда-сюда… Но сразу двое! Соображать же надо хоть немного! У нее и жилья своего наверняка нет!

– Это правда. Жилья нет. Мы у Лизиной подруги квартиру сняли.

– О-о-о… Ну, я так и подумала. Значит, ты собрался всю оставшуюся жизнь по съемным квартирам скитаться. Иль на меня надеешься? Если надеешься – сразу говорю, зря. Я этому безобразию потворствовать не буду. Более того, вообще от тебя, как от сына, отрекусь.

– Ну, не надо таких громких слов, мам…

– А я все равно отрекусь! И Женька от тебя отречется! Не надейся, что она со временем тебя простит! Уж я ей условие такое поставлю…

– Мам! Мам… Остановись, пожалуйста. По-моему, ты слишком увлеклась.

– Нет, нисколько я не увлеклась, дорогой. Я знаю, что говорю. Я ж тебя спасти пытаюсь, дурак, неужели не понимаешь? Как я, по-твоему, помирать буду с мыслью, что ты не пристроен? Что бултыхаешься где-то по съемным квартирам незнамо с кем… Одумайся, сынок, вернись к Ирке. Нельзя тебе с этой мудозвонкой, пропадешь ты с ней.

– Мама, у нее имя есть. Ее Лизой зовут. Меня как угодно можешь называть, а ее, пожалуйста, называй по имени.

– Го-с-с-поди, прости мою душу грешную… И чего меня обнесло тогда с этими уколами… Как будто не могла медсестру из поликлиники вызвать! Сынок, вернись к Ирке, я тебя прошу!

– Нет. Я все уже решил, мама. Я выслушал тебя, ты выговорилась… И все, хватит на сегодня. Я пойду, наверное. Мне надо работу искать. Извини.

Он поднялся из кресла, аккуратно расправил складки на брюках. Она глядела на него снизу вверх, с ненавистью. Потом процедила, почти задыхаясь:

– Прокляну, Сашка… Ей-богу, прокляну…

– Мам, послушай меня! Наверное, я не самый лучший на свете сын… Но я все же имею право на свою жизнь, такую, какой я ее чувствую. Пусть она будет трудной, но это будет моя жизнь. Я сам такую выбрал, мама.

– И перешагнул через головы близких?

– Нет. Любовь к близким не определяется только долгом. Она никуда при этом не исчезает, понимаешь? Я по-прежнему люблю и тебя, и Женю. Но жить буду сам, своей жизнью.

– Это тебя мудозвонка так отвечать научила, да?

– Мне сорок три года, мама. Меня уже нельзя ничему научить. Может, ты со временем как-то привыкнешь к этой мысли.

– Нет у меня времени, сынок, чтобы привыкнуть. Помру я скоро. Чувствую, что помру. Ты меня в могилу своим поступком уже и свел почти. Если к Ирке не вернешься, считай, что ты меня и убил. Ты будешь убийцей, сынок. Тогда и на похороны ко мне не приходи. Вот так-то, дорогой. А теперь иди, подумай над моими словами.

Он молча вышел из гостиной, не оглянувшись. Очень хотелось выйти на свежий воздух. Торопливо повернул рычажок замка, захлопнул дверь.

На улице плавилось солнце. И деревья шумели листвой под ветром. Из уличного кафе пахло дымком шашлыка, навстречу шли разморенные жарой люди. Страшно хотелось пить… Очень много холодной воды хотелось влить в себя, чтобы растворить послевкусие разговора. Мама, мама… Как жестока твоя подавляющая любовь. Да и можно ли назвать это чувство любовью? Любовь – это другое. Совсем – другое…

* * *

– Лиза, к тебе тут дочка пришла! – пропел в трубке знакомый голосок Светы Каретниковой. – Какая она у тебя симпатичная… Пропустить или сама спустишься?

– Пропусти, Свет. Скажи, я ее на лестнице встречу.

Положила трубку, оправила на себе голубой халатик униформы. Нервничала немного – все-таки неделю дочь не видела. Звонила не один раз, но Машка сбрасывала звонки и на сообщения не отвечала. А вчера сама вдруг позвонила, спросила, где постельное белье лежит. С укором спросила, с нотками капризного отчуждения. Получив ответ, сразу отключилась, но она почему-то не обиделась. Поняла, как ей трудно себя перебороть… Да и повод для звонка был совсем пустяковый – как будто Машка не знает, где в доме пододеяльник с простыней можно взять!