Читать книгу "Конкурс комплиментов и другие рассказы от первого лица - Наталья Нестерова"

– Был один выдающийся хирург, его звали, его звали… неважно, – (все-таки она плохо училась, больше о внешнем облике заботилась), – и оказалось, что он не выносит вида живой крови. И тогда он стал прозектором, то есть патологоанатомом, и разработал современные методики вскрытия мертвых тел.

Девушка могла наслаждаться произведенным эффектом: несколько секунд мы ошарашенно молчали, переваривая полученную информацию. У меня-то перед глазами стояла жуткая картина: мужик в белом несвежем халате азартно потрошит труп и приговаривает: «Ах, какая прекрасная методика!»

– Всем мерить температуру! – приказала медсестра и вышла из палаты.

Даже ее спина выражала удовольствие, точно у актрисы, отбарабанившей сногсшибательный текст (заслуга драматурга, а не ее актерского мастерства) и скрывшейся за кулисами.

Лучше бы училась! А не изображала из себя доктора! Какие мы строгие и умные! А сама перед Русланом воображала! Я точно заметила!

Легко приму обвинение в ревности. Не переношу девиц, которые крутятся вокруг Руслана, строят ему глазки, и сам он расплывается пошлыми улыбочками. Единственное исключение – жена Руслана. Но и мой муж – такое же исключение! Стоит кому-нибудь начать выписывать вокруг меня кренделя, как Руслан заводится и начинает словесно стирать их с лица земли. Ни мой муж, ни жена Руслана не подозревают, что имеют в нашем лице ярых защитников нравственности их спутников.

– Никогда не встречался с девушкой, которая в обмороки падает! – мечтательно произнес четвертый пациент, до сих пор молчавший, как и Руслан прикованный к постели с задранной ногой. – А хотелось бы!

– На кой? – спросил больной на костылях. – Тебе ж объяснили, что они зеленого цвета и глаза закатились. Какое удовольствие?

Я поняла, что пора уходить, что начинается мужской разговор, оскорбительный для моих ушей. Встала, начала прощаться. Остановил меня вопрос Ивана Матвеевича:

– Голубушка, сбегай, а?

– Куда «сбегай»? – не поняла я.

– Тут рядом с больницей гастроном. Купи беленькой, а?

– Лучше портвейна, – сказал товарищ на костылях.

– Да чего жмотиться! – возразил обездвиженный больной в углу. – Коньяка пусть купит!

– Вам нельзя! – поразилась я. – Даже салаты запрещены! Вы – больные!

– Мы только на конечности больные, – уточнил Иван Матвеевич.

– А желудок и душа здоровые! – подхватил товарищ на костылях.

– Душа очень просит! – заверил из угла четвертый пациент.

– Ты мне друг или не друг? – грозно повысил голос Руслан.

Видели бы их лица! Даже не лица меня тронули, а шеи! Шеи у них вытянулись, напряглись, потянулись ко мне в страстном призыве. И, конечно, глаза! Четыре пары голодных мужских глаз!

Каюсь, сбегала. Купила им бутылку сухого вина. За что сначала обругали ввиду низкого градуса, а потом сказали: ну, хоть это! И на карауле стояла у дверей палаты, пока они открывали бутылку и разливали вино по кружкам – домашним, принесенным их родными для чая и компота.

Выпили мужики, легли довольные, опустили головы на сиротские больничные подушки. Я забрала бутылку, спрятала в сумку, помахала всем ручкой. Руслан показал мне кулак, я ему – ехидно, язык. Кто в споре победил? Уже закрывая дверь, услышала, как спрашивают моего друга:

– Она тебе вообще-то кто?

Интересно, хотя и абсолютно ясно, что Руслан ответил.

Сарафанное радио

– Степан из восемнадцатой квартиры бандит бандитом, а дочь на виолончели учится играть.

Раиса Тимофеевна сидит на моей кухне, пьет чай и рассказывает новости нашего дома.

Пятнадцать лет назад, когда мы въехали в этот дом, ведомственный, от фабрики, большинство из общежития переселились, друг друга знали и жили почти коммуной. На субботники выходили весной и осенью, двор обустраивали, после работы тащили снедь на общий стол, гуляли до полуночи, танцевали под магнитофон. Молодые специалисты, приехавшие в городок при фабрике по распределению, мы обретали новую родину, на которой соседи становились чем-то вроде близких и дальних родственников.

Сейчас посаженные нами деревья выросли, как и дети, а двор одичал. На месте детских песочниц – стоянка автомобилей, где была карусель – мусорные баки, на хоккейной площадке, которую заливали зимой, выгуливают собак. Наша коммуна распалась на отдельные интересы в отдельных квартирах. И уже почему-то не бежишь к соседям занять сахар или соль. Не кончаются спички, деньги до получки занимать стало неловко. Испеченные пироги поедаются за закрытой дверью, никто никого не спешит угощать. При встрече перекинемся парой фраз, и каждый пошел своей дорогой. Хотя большинство в нашем двухподъездном доме – старожилы, есть и новенькие, с которыми и не здороваешься даже.

Единственная, кто продолжает нас связывать, поддерживает минимальный уровень в сообщающихся сосудах, это – Раиса Тимофеевна. Мой муж зовет ее Сарафанное радио – деликатное определение для завзятой собирательницы и распространительницы слухов.

Мне кажется, за пятнадцать лет Раиса Тимофеевна нисколько не изменилась. Хотя, когда мы здесь поселились, она уже собиралась на пенсию и годилась большинству женщин в матери. Мы постарели, а Раиса Тимофеевна точно законсервировалась. Она одинока – муж умер рано, детей не было. Но по характеру, по страстному интересу к чужой жизни Раисе Тимофеевне следовало бы иметь выводок детей и внуков. Не сложилось.

Безо всякого смущения, по-соседски она ходит по квартирам, чайку попить и лясы поточить, как сама выражается. Получается, что наносит визиты каждой квартире примерно раз в две недели.

Чего греха таить, слушать сплетни очень интересно. Кто куда в отпуск собирается: Сорокины из пятой квартиры – в деревню, старенькую мать забирать, а Красавины, второй подъезд, пятый этаж, накопили денег, в Турцию едут. Сидорчуки сыну мотоцикл купили, к Лене из восьмой квартиры уже пятый котенок прибился, как с мужем разошлась, так на кошках повернулась. Дочка Петровых – на седьмом месяце, а сноха Воропаевых мальчика родила, четыре сто, с молоком проблемы, с детской кухни прикорм берут. Зять Филипповых с тещей на ножах, у Курчатовых второй год ремонт, к Савенкам племянник приехал, вроде погостить, а застрял на полгода, спит на кухне. Захаровы тараканов травили, а те к Гурвичам перебежали. Лена Гурвич, известное дело, – неженка и трепетная, при виде таракана пищит и в обморок падает. Лева Гурвич санэпидемстанцию вызвал, а те говорят, надо книжки обрабатывать, в книгах тараканы поселились. Лева уперся – не дам библиотеку портить. Вот точно у них в книгах деньжищи спрятаны! Как не быть деньгам, если он – ведущий технолог на фабрике!

К жильцам неславянской национальности – евреям Гурвичам и осетинам Кациевым – Раиса Тимофеевна испытывала повышенный интерес. Про Кациевых говорила: «Хоть вы меня режьте, а Ольга и Марат – душевные люди!» Будто кто-то спорил! А Гурвичей считала, без всякого основания, замечу, тайными миллионерами.