Читать книгу "Конкурс комплиментов и другие рассказы от первого лица - Наталья Нестерова"

Раиса Тимофеевна достала свой гроссбух.

– На что собираем?

– Новенькие, квартира девять. Он, Федор, в милиции работает. Тут нам повезло, как ты считаешь? Всегда хорошо из органов в соседстве иметь.

Я не могла не согласиться.

– Она, Настя, в музыкальной школе преподает. Ой! Надо подсказать, чтоб за бандитовой виолончелисткой присмотрела. Правильно? Когда из школы привести, ведь по дороге и вообще. Сыночку шесть лет, в этом году в первый класс. Федор и Настя все деньги в квартиру вбухали, в долги влезли. Мебели – пшик. На кухне – холодильник и плита, кастрюли на полу стоят. Вместо стола – коробка, сидят на ящиках. Вот и думаю: сбросимся, пусть хоть табуретки купят. Вам как? Десятка не в урон будет?

– Не в урон, – сказала я и достала деньги.

Раиса Тимофеевна надела очки и вписала ниже заголовка «Игнатовы, кв. 9, на обзаведение» – «Уколовы, кв. 5, – 10 руб.». А выше нашей фамилии шел столбец цифр от десяти до ста «руб». С Гурвичей Раиса Тимофеевна меньше сотни не брала.

– Вот и славно! – Раиса Тимофеевна закрыла тетрадь. – А то Даша из пятнадцатой кривится: я новеньких не знаю, почему на них сдавать обязана? Да никто не обязан! Но по-соседски, по-людски жить надо! Правильно?

Тот визит Раисы Тимофеевны был последним. Откровенно говоря, что Сарафанное радио пропало, никто не заметил. Нам в голову не могло прийти, что с ней может случиться недоброе. Раиса Тимофеевна была вечной, или – надежно долговечной, как стены нашего дома.

О ее смерти мы узнали почти случайно. В доме погас свет. Час сидим без электричества, второй, третий. Лето, жара, в разгаре заготовка консервов, холодильники текут… Высыпали на улицу, мужики, не дожидаясь монтеров, в трансформатор полезли… Рубильником пощелкали – электричество появилось. И тут мы обращаем внимание, что Раисы Тимофеевны среди нас нет. Такого не бывало! Стали друг друга спрашивать, к кому она в последнее время наведывалась. Оказалось, никого не навещала уж несколько дней. И вдруг стало нам тревожно и страшно, словно лишились электричества на всю оставшуюся жизнь. Как без него?

Хоронили ее как народного лидера. И одновременно – как вора в законе. Потому что кладбищенский сторож, когда увидел нашу большую процессию, спросил:

– Кто из мафии преставился?

Поминки на улице перед домом организовали. Дорогу перегородили, вынесли каждая семья по столу, в ряд выстроили, метров на сто протянулось. Договорились белыми простынями накрыть, чтоб одинаково. Все женщины готовили, даже Люся Козлова, у которой семья круглогодично на магазинных пельменях сидит. С новенькими перезнакомились. Вот ведь как получилось: и после смерти Раиса Тимофеевна доброе дело сделала. Осуществилась ее мечта видеть нас единым коллективом. За стол даже детей посадили, мужчины вынесли полупарализованного Петра Афанасьевича из второй квартиры.

Наверное, всем, как и мне, при взгляде на огромный поминальный стол приходила в голову мысль: коллектив – великая сила. Раиса Тимофеевна именно это имела в виду, когда говорила: по-людски надо жить.

Она не была ханжой и не обиделась бы на то, что после традиционных тостов, памятных речей, к вечеру, за столом то там, то здесь вспыхивал смех, и пение хмельное доносилось.

Немудреные обстановку и вещи Раисы Тимофеевны забрали какие-то ее дальние родственники из деревни. Подчистую все вывезли, сломанной вилки не осталось, только обои не отодрали и выключатели не отвинтили. Некоторое время квартира стояла пустая. А потом ее дали беженцам из Чечни. Муж, жена и двое детей – младших школьников. Немного странные: смотрят исподлобья, как затравленные зверьки, точно ждут агрессии.

Однажды я случайно увидела, как мальчик Чеченцев (так все их звали), воровато оглянувшись, поднял с земли надкусанное яблоко и стал быстро есть. У меня сердце кровью облилось. Вечером испекла пироги и отправилась к ним знакомиться.

Ой, какая беспросветная нищета! Голь перекатная! Ни мебели, ни утвари, окна газетами завешаны, тусклые лампочки на проводе вместо люстры свешиваются. А в глазах у Чеченцев – мучительный стыд, оскорбленная гордость. Дети на пироги смотрят голодными глазами, но руки за угощением не протянули, пока мама не кивнула, взглядом не разрешила.

Потолкались мы в коридоре, обменялись ничего не значащими фразами, Чеченцы смущенные своей бедностью, а я – тем, что ее увидела. Пришла домой, места себе не нахожу. Нет Раисы Тимофеевны и некому о людях позаботиться? Томилась я, томилась, а потом попросила у сына чистую тетрадь и пошла по квартирам собирать на Чеченцев. Деньги – само собой, но ведь у каждого найдется лишняя кастрюля или тарелка, стакан или кружка, белье постельное, одежда детская… Кто-то мебель собирался менять. Кажется, Гурвичи…