Читать книгу "Никто об этом не узнает - Рита Навьер"

— Молодой человек, немедленно покиньте помещение, — потребовал охранник, который, к слову, был раза в полтора шире Явницкого, тоже отнюдь не маленького, и на голову его выше.

— А если не покину? — продолжал нарываться он.

— В последний раз повторяю, — терял терпение охранник, — покиньте помещение.

— Отвали! — огрызнулся Максим.

Мужчина не выдержал, схватил его за шиворот и поволок к выходу. Макс извернулся, скинул куртку, оттолкнул охранника. Но что он мог сделать против такого бугая, да со сломанной рукой? В конце концов его сгребли в охапку и вышвырнули вон.

— Сука! — услышала Алена последнее, перед тем, как дверь захлопнулась и отсекла от нее его крики и ругательства.

Как бы безобразно, нагло и вызывающе Максим себя ни вел, с его уходом на нее вдруг накатила такая щемящая тоска, такое нестерпимое сожаление, что она еле удержалась, чтобы не кинуться следом на улицу. Сердце так и рвалось, обливаясь кровью.

Подобрав с пола его куртку, она вернулась в зал, но не смогла высидеть и четверти часа. Ренат пытался шутить, но она не могла ни на чем сосредоточиться и все его слова пропускала мимо ушей. В конце концов не выдержала:

— Ренат, прости, мне надо домой.

— Ты же ничего не поела даже. Может, мороженого хочешь? А может, все-таки вина или пива? Чуть-чуть не считается… — засуетился он.

— Нет, прости, мне правда надо домой. Я вызову такси.

Ренат заметно поник, но настаивать не стал. Даже предложил позвонить отцовскому водителю, чтоб тот довез, но Алена наотрез отказалась. И так ее не оставляло чувство неловкости и вины перед Мансуровым, не хотелось лишний раз злоупотреблять его добротой.

Такси подъехало минут через десять, но Ренат вызвался проводить ее до самых ворот.

— С этими таксистами ухо надо держать востро, — пояснил, — а то завезут куда-нибудь в лесок…

А когда фирменная желтая машина подкатила к дому, не поленился и вышел вместе с ней. У ворот остановился молча, словно чего-то выжидая. Алена тоже остановилась: неудобно было просто уйти. Наверное, надо что-то сказать? Поблагодарить за вечер? Попрощаться? Но пока она подбирала фразы, Ренат неожиданно подался вперед и припал к ее губам. Пару секунд она, ошеломленная, ничего не делала. Затем очнулась и оттолкнула его.

— Ты чего? — воскликнула.

— Прости, я… — помолчав, промямлил он. — Не знаю, что на меня нашло… Пока. Извини.

Затем развернулся и быстро пошел к тарахтящей в трех шагах от них машине. Хлопнула дверца, и такси укатило.

Алена с минуту стояла, обескураженная. Нельзя сказать, что ей было так уж противно, но весьма неприятно. Она вытерла губы тыльной стороной кисти. А потом вдруг безотчетно поднесла куртку Максима к лицу, вдохнула его запах, и в груди снова защемило. Она испуганно посмотрела в сторону дома, на его окно: вдруг увидит и подумает черт-те что.

Но Максима дома не оказалось. Жанна Валерьевна приставала с расспросами и к ней, и к Артему, беспокоилась, переживала, названивала сыну. Сокрушалась, что он не отвечает.

Алена хоть и не подавала виду, но переживала ничуть не меньше. Ругала себя последними словами: «Ну почему я не поехала с ним? Зачем надо было показывать гонор из-за одного грубого слова? Обижалась бы потом… А вот где он сейчас? Он же прямо не в себе был. В таком состоянии мало ли чего наворотит!» И его так грубо, так жестоко вытолкнули вон, еще и прямо у нее на глазах. А ведь он такой гордец! Каково ему после такого? Тогда она просто стояла в ошеломлении, наблюдая за происходящим. А сейчас эти события, будто воспроизводимые заевшим кинопроектором, то и дело вставали перед глазами. Слова его, конечно, хамские и оскорбительные, но наполненные таким пронзительным отчаянием. И взгляд — такой же. Почему она сразу этого не заметила? Почему не увидела, что он как на грани?

Полночи Алена металась, корила себя всячески за глупость, за слепоту, за ни к селу ни к городу взыгравшее самомнение. Уснуть, конечно, не могла. Какой уж тут сон? Она с тревогой, страхом и нетерпением ждала, что он объявится: то подходила к окну — вглядывалась в темную дорогу за воротами, то замирала у двери — вслушивалась.

Он и объявился. Среди ночи, пьяный и… с Кристиной. Оба с шумом и смехом ввалились в комнату напротив.

Алена как подкошенная сползла по стене на корточки. Ее вдруг заколотило, будто от сильного холода. Только вот она не чувствовала ни холода, ни тепла. Ничего не чувствовала, кроме боли. Эта боль, неожиданно острая, оглушительная, раздирающая, затопила, казалось, всю ее, каждую живую клетку. Хотелось в голос выть, и она крепко-крепко зажала рот ладонями.

«Какая же я дура! И впрямь беспросветная дура!»

Слезы струились по щекам, хоть она и зажмурилась.

«Знала же, всегда знала, что он не для меня, что ничего не может быть».

Спустя время Алена, обессиленная и опустошенная, перебралась на кровать. Не расстилая, легла поверх покрывала и, свернувшись калачиком, уснула.

16

Кассирша три раза переспросила: «Вам точно на семь двадцать? Фильм уже вдет вовсю. А в зале G этот же сеанс начнется через полчаса…»

Максим еле сдержался, чтобы не прикрикнуть: «Да точно! Давай уже скорее шевелись!»

С нервами вообще в последнее время беда. Все и вся раздражает неимоверно. А тем более то, что мешает, задерживает.

Но это все пустяки, гораздо сложнее оказалось найти их в темном кинозале. Одно потешило: то, как вытянулась физиономия Мансурова, когда Максим предстал перед ними после сеанса. Еще и увязался следом в кафе.

Ренат явно злился. Отволок его в сторону.

— Макс, это как понимать? Ты на фига нам на хвост упал? У меня все было на мази, пока ты не пришел, — затараторил он, косясь в сторону Алены. — Ты на фига тут?

— Да как-то дома влом сидеть. Дай, думаю, в кинцо схожу или в кафешке посижу, — дразнил его Максим.

— Макс, ты издеваешься? Ты другого места во всем городе не нашел? — кипятился Ренат. — Она же при тебе не согласится…

— Я, может, и не хочу, чтобы она соглашалась, — вдруг совершенно серьезно ответил Максим, и вся его показная веселость вмиг исчезла.

Ренат сморгнул, уставился на него непонимающе.

— Я… не понял. То есть как «не хочу»? Ты хочешь, чтобы в нашем споре Шило…

— Гонишь, что ли? Я вообще не хочу, чтобы ее трогали. Ни ты, ни Шило, ни кто-то еще. И знаешь, клал я на ваш спор.

— Ну зашибись! Макс, так не делается! Поздно уже, все. Клал ты или нет, хочешь или не хочешь — сейчас это совсем никакого значение не имеет. Я мог бы отступиться, но Шило — нет. А ему проигрывать я не собираюсь. Ты ж помнишь, что на кону. Вот если бы ты с ним договорился, я бы отошел, без проблем. А так — извини… Мне, может, тоже ее жалко, и тебя я понимаю, и из-за бати твоего очкую, вдруг тот узнает, хоть ты и сказал, что ему на нее вообще пофиг. И уже сам не рад, что встрял в этот спор по дури. Но, блин, все это не перевешивает публичного унижения. Так что, Макс, извини…