Читать книгу "Никто об этом не узнает - Рита Навьер"

Ренат вернулся за столик. Максим отошел к стойке бара. Ну а что делать оставалось? Уйти он не мог. Но и не кидаться же на него с кулаками. Хотя, если уж начистоту, хотелось. Очень хотелось. И ему навалять, и Шилову, тянуло крушить все вокруг. Но какой он с гипсом боец? Да и если уж на то пошло, он прекрасно понимал Мансурова. И верил, что будь условие спора другим, не таким изощренно унизительным, Ренат бы поступился.

Максим не стал уж ему говорить, что и правда пробовал договориться с Шиловым. Разные компромиссы предлагал и просто просил по-человечески. Тоже, кстати, еще то унижение. Этот урод только посмеялся. Впрочем, этого и стоило ожидать.

— Чешское нефильтрованное, — попросил Максим бармена.

— Восемнадцать есть? — уточнил тот явно для острастки.

— Что, паспорт показать? — зло откликнулся Макс.

— Двести двадцать.

Макс положил деньги на стойку. Бармен нацедил пиво из анкерка, поставил кружку перед ним с нечитаемым выражением лица и переключился на других посетителей.

Пиво вдруг показалось совершенно безвкусным, но так хоть было чем себя занять в ожидании. Правда, чего именно он ждал — Максим и сам не знал. Просто наблюдал за ней. Один раз она оглянулась, потом сидела явно как на иголках. Занервничала? Пусть. Нечего по барам шляться со всякими…

Тут Алена поднялась и пошла в другой конец зала, где располагались уборные. Максим сразу подобрался. Теперь, главное, ее не упустить.

Не было ее довольно долго, он даже беспокоиться начал, но, как только она вновь появилась, тотчас ринулся к ней. Надо ее просто увести, силой уволочь отсюда, если понадобится. Пусть она думает о нем что угодно, сейчас это неважно. Лишь бы помешать им остаться наедине. Потому что, наверное, иначе он просто не сможет с этим нормально жить…

* * *

Она не поехала. Она захотела остаться с Мансуровым…

Максим даже и не знал, что бывает так больно. Выходит, она к нему, к Ренату, относится всерьез. Что-то чувствует к нему?

Но как бы то ни было, как бы ни ранило, Максим продолжал уговаривать, просить, убеждать, требовать, наконец. Потому что неважно, какое у нее там отношение к Мансурову, это все равно ничего не меняет, ведь ему-то на нее плевать.

Но она неожиданно оказалась глуха и глупа, нестерпимо глупа! Не хотела ничего слышать, не хотела ничего понимать. Уперлась — и все тут. Максиму казалось, что его просто сейчас разорвет от всего этого, он едва не выкрикнул в запале всю правду про их спор, собирался уже, но тут вмешался идиот охранник. И дальше все завертелось стремительно и сумбурно.

Он и понять ничего не успел, как его грубо вышвырнули на улицу. Скатившись со ступеней, он с разлету приложился сломанной рукой об асфальт и задохнулся от боли. Поднялся с трудом, но, к счастью, больше ничего не переломал. Посмотрел на освещенный холл кафе за стеклянными дверями. Алены уже не было. Вернулась к Ренату…

Зато охранник стоял, как неприступный страж, на входе, скрестив руки на груди, и всем своим видом давал понять, что не пропустит. Мол, только сунься — еще хуже будет. Соваться Максим и не стал, показал ему bras d’honneur[5] и пошел прочь. Сначала медленно, тяжело, потом вдруг сорвался в бег стремительный и бесцельный. Незаметно оказался в сквере, уже опустевшем. И хорошо, что никого не было, люди сейчас не просто раздражали, а вызывали безудержную ярость, которая колотилась внутри, заставляя его бежать и бежать.

Остановился он внезапно, когда вдруг почувствовал, что выбился из сил. Отдышался мало-мальски, чуть наклонившись вперед и уперев здоровую руку в колено. Выпрямился. Нет, ярость никуда не делась, все так же клокотала, рвалась наружу, затмевала разум. Судорожно выдохнув, он вдруг сдуру пнул урну.

— Да пошли вы все! — выругался вслух.

И, развернувшись, пошел в сторону дороги.

* * *

Утром, едва разлепив веки, Максим поморщился: все было не так. Непривычно, неприятно. Голова гудела, как чугунный колокол. Болели ребра. Правое плечо затекло. Но самое скверное — это тягостное чувство, противно свербящее где-то за грудиной. Пока еще смутное, нечеткое, оно постепенно расползалось, становилось крепче, пронзительнее. И затем сформировалось в четкую мысль: «Алена вчера осталась с Мансуровым».

И тотчас его будто током прошило, скрутило внутренности болезненным спазмом. Он попробовал высвободить руку. Кристина недовольно завошкалась, сонно проурчала под нос что-то невнятное, но затем тоже проснулась. Плавно села в кровати, по-кошачьи потянулась.

— Макс, такая рань! Ты чего вскочил? Еще два часа можно спокойно спать.

— Крис, прости, тебе надо домой. Будет лучше, если тебя никто не увидит.

— Ты шутишь? — Кристина ошеломленно уставилась на него, тут же прикрывшись уголком одеяла. — Макс, если это шутка такая, то это не смешно.

— Да какие уж тут шутки, — буркнул он, надевая шорты на голое тело. Потом повернулся к ней, взглянул виновато. — Крис, я понимаю, что это скотство. Но так вышло, прости.

— Как вышло? В чем, вообще, проблема?

— В отце, — соврал он.

— Что-то раньше тебя это не смущало. Ты даже, наоборот, говорил…

— Сейчас все изменилось.

— Что, Макс? Что изменилось? Этим летом я раз двадцать у тебя ночевала. По-моему, Дмитрий Николаевич уже давно привык… Он даже за завтраком вполне…

За завтраком! На Макса аж тошнота накатила от одной мысли, что за одним столом во время завтрака будет он, Кристина и Алена.

— Крис, я серьезно. Я сейчас вызову тебе такси.

— О, спасибо! Какой ты заботливый, Макс! Я прямо тронута. Это же так благородно, так по-мужски — переспать со своей девушкой и выставить ее вон. Причем не объясняя причин.

Максим молчал, избегая смотреть ей в глаза, — так неловко было. И в самом деле, что тут ответить? Права она, тысячу раз права. Вот только если выбирать эту неловкость и конфуз, неизбежный при встрече Кристины и Алены, лучше пусть будет первое.

— И знаешь что, — продолжала Кристина, — это даже не скотство. Это обыкновенная трусость.

Максим тотчас встрепенулся, вперился в нее взглядом, скорее недоуменным, чем гневным, хотя внутри уже закипала злость.

— Да, да, ты просто трусишь, Макс. Трусишь сказать честно, и я это чувствую. Ты можешь считать меня кем угодно, но одно точно: я не дура. И могу отличить правду от тупой отмазки.

— О’кей, — вздохнул он и присел на кровать с ее стороны, но ближе к изножью (мало ли как она отреагирует?). — Хочешь правду — ладно. Да, мне реально пофиг на отца, и раньше, и сейчас. Я просто не хочу, чтобы она тебя увидела.

— Кто — она? Жанна Валерьевна?