Читать книгу "В открытом море - Пенелопа Фицджеральд"

Уже ближе к полудню к Ричарду заглянул, совершая обход, молодой дежурный врач и сказал, что разговаривать ему ни в коем случае нельзя, так что пусть он отвечает на вопросы с помощью самых простых жестов.

– Ничего, скоро мы вас подлечим, выпишем, – бодро пообещал врач, – и вы снова сможете сколько угодно гонять на своем четырехколесном друге. – Видимо, этот юный человек, менее внимательный, чем сиделки, ошибочно принял Ричарда за другого пациента, весьма, кстати, сварливого, который был хозяином гаража.

– Из ушей у вас кровь не шла? – вдруг спросил он, сверяясь со списком больных.

Ричард, всегда готовый помочь любому новичку, попытался жестами объяснить, что если надо, то он с удовольствием готов устроить даже кровотечение из ушей. Что же касается его основных страданий, которые теперь значительно усилились, то оказалось очень сложно с помощью жестов не только показать, где у него болит, но и выразить то ощущение, что болит не у него, а сам он как бы находится внутри некой всепоглощающей боли. Врач пообещал помочь ему с помощью лекарств и снова предупредил:

– Но пока что полный покой. И, разумеется, никакой полиции. А то у нас там один офицер уже с нетерпением дожидается возможности получить ваши показания, однако придется ему еще пару деньков подождать. Впрочем, – неожиданно объявил молодой доктор, – мы готовы немного смягчить наши строгие правила и все-таки дать вам возможность повидаться с вашими детьми.

И со стороны «нейтральной территории», из коридора, где перед входом в палату коричневый линолеум сменялся синим, до Ричарда донесся знакомый голос: Тильда спрашивала, можно ли им с сестрой передать мистеру Блейку бутылочку апельсинового напитка «Санкраш».

– Скажи, дорогая, это ваш папа? – услышал Ричард вопрос медсестры.

– Да, только мы очень-очень давно его не видели. Уж и не вспомним, сколько лет.

– Что ж, если доктор Сойер разрешил…

Тильда вошла первой – следом за ней с некоторым сомнением на лице тащилась Марта, – сразу же принялась расчищать среди растений на подоконнике место для бутылки «Санкраш» и затараторила:

– Папочка, дорогой, ты еще нас помнишь?

Медсестра снова выразила недовольство, что дети явились в больницу без сопровождения взрослых, что совершенно недопустимо, но тут, к счастью, появился еще один посетитель, Уиллис, который тут же взял ответственность за девочек на себя. Видимо, беда, случившаяся с Ричардом, окончательно привела Уиллиса в чувство. К тому же он испытывал самое искреннее чувство благодарности – это чувство многие воспринимают как ненужное бремя, но непритязательный Уиллис приветствовал его с радостью.

– До чего же печально, Капитан, видеть вас беспомощно лежащим на больничной койке! Не так давно, правда, я и сам здесь полеживал, но мне и в голову не могло прийти…

Уиллис не очень-то представлял себе, что можно принести такому больному, и в итоге остановился на пачке небольших сигар. В той палате «Ватерлоо», где лежал он, пациентам курить разрешалось, хотя и не более чем в течение одного часа в сутки.

– Тут, я вижу, порядки совсем другие, – заметил он таким тоном, словно и это тоже было определенным свидетельством превосходства Капитана. Ричард, кстати, вообще не курил, но Уиллис никогда этого не замечал.

– По-моему, дорогая, он хочет что-то вам написать, – сказала Марте сиделка. Между тем Тильда, ничуть не смущаясь, уже успела добраться до буфетной и помогала нянькам, разносившим ужин, снимать с кастрюль крышки. Ричард посмотрел на Марту, увидел перед собой точно такие же, как у Ненны, растерянные глаза, только гораздо темнее, и с огромным трудом нацарапал на предложенном ему листке бумаги: КАК ТАМ ТВОЯ МАТЬ?

И Марта написала в ответ – ей даже в голову не пришло сказать это вслух, хотя слышал-то Ричард отлично:

ЗАНЯТА, ВЕЩИ ПАКУЕТ.

ЗАЧЕМ?

МЫ УЕЗЖАЕМ В КАНАДУ.

КОГДА?

Но на этот вопрос ответа у Марты не было.

Лоре сообщили о случившемся, и уже на следующий день она вернулась в Лондон. Затем она быстро и легко решила все вопросы и с работой Ричарда, и с полицией, и с пребыванием мужа в больнице, где побеседовала только с матушкой-попечительницей и врачом-фтизиатром.

– А с дежурными врачами и разговаривать смысла нет, они, бедные, так загружены, что одного больного от другого не отличают!

Но старшая сестра все же отвела Лору в сторонку и спросила, не кажется ли ей, что было бы неплохо, если бы впредь она разрешала мужу почаще видеться с детьми.

Разговаривать Ричарду по-прежнему не разрешали – его выздоровление шло отнюдь не так быстро, как ожидалось, – и он мало что сумел ответить Лоре, когда она заявила ему, что все время ожидала чего-то в этом роде, а потому немедленно займется ликвидацией «Лорда Джима». За помощью она, естественно, обратилась к своим многочисленным родственникам, и те сразу начали подыскивать подходящий дом – в пределах разумного расстояния от Лондона, в хорошем состоянии, недавно отремонтированный и обставленный, – чтобы Ричарда можно было перевезти сразу после выписки из больницы.

Глава десятая

Ненна чувствовала, что сумела бы найти куда более достойный ответ на обвинения Луизы, если бы Эдвард тогда потрудился вернуть забытую у него сумочку. Там ведь были не только деньги, но и библиотечная карточка, разрешение на получение социального пособия, квитанция из мастерской, без которой она не могла получить обратно свои часы, несколько старых помятых фотографий, в том числе и фотография самого Эдварда, а также записная книжка со всеми адресами – да, собственно, все, что составляло ее, Ненны, личность.

В конце концов, думала она, если я и впрямь отсюда уеду, то особой разницы не почувствую. В некотором смысле Галифакс ничуть не дальше от Баттерси-Рич, чем 42 «би» Милвейн-стрит, Стоук Ньюингтон. Все расстояния одинаковы для тех, кто друг с другом встречаться не хочет.

Столь же далек был Галифакс и от границы с Норфолком, куда Лора увезла Ричарда. Плакатик с надписью «ПРОДАЕТСЯ», пришпиленный к дымовой трубе «Лорда Джима», каждый раз вызывал у Ненны столь горькие чувства, что теперь она старалась по возможности подходить к «Грейс» с другого конца причала. Ей казалось, что если бы она тогда рассказала Ричарду о Гарри и о том сомнительном грузе, который тот прятал в трюме «Мориса», Ричарду, возможно, не пришлось бы столько времени лежать в луже крови, пока Марта, ее родная девочка, его не спасла. Но, как ни странно, сожаления, которые Ненна сейчас испытывала – причем связаны они были даже не с тем, что она сделала не так, а с тем, чего она так, увы, и не сделала, – положили конец той застарелой утомительной иллюзии судебного разбирательства, которая то и дело возникала перед ее мысленным взором. Ненна больше не чувствовала себя обязанной защищаться перед воображаемыми судьями или в чем-то перед ними отчитываться. Для Эдварда она отныне интереса не представляла, так что данное «судебное дело» оказалось отложено на неопределенный срок.