Читать книгу "Самые родные, самые близкие (сборник) - Мария Метлицкая"

А после выписки все продолжилось почти в том же духе. Мама взяла отпуск и переехала к ним, Митя срывался с работы после обеда и торопился домой. Свекровь все так же таскала сумки, а Маша спешила уединиться, закрыться в своей комнате и лечь на кровать.

Мама продолжала ее уговаривать:

– Да наплевать. Тебе, как разумному человеку, должно быть интересно мнение только тех, кто интересен тебе. Рожай ребенка и сиди дома – год, два, три! Ребенок отвлечет тебя, хлопоты закрутят, и все, что с тобой произошло, тебе покажется смешным.

Мама обрадовалась своей светлой мысли о беременности дочки. Страшно робея и стесняясь, она попыталась изложить любимому зятю эту идею. Митя сразу все понял, грустно усмехнулся и сказал:

– Нет, Ирина Борисовна, увы, не получится. Никак не выйдет, по крайней мере сейчас. – И, извинившись, быстро вышел из комнаты.

«Так, все понятно. Она с ним не спит. Господи, ну какая же дура! Не спать с молодым, здоровым, симпатичным и успешным мужчиной. Он уйдет от нее! – ужаснулась и запаниковала Ирина Борисовна. – Конечно, уйдет. Зачем ему больная, со странностями, жена, когда вокруг столько здоровых и нормальных!»

Прошло три недели после выписки. Маша много спала и все так же ни с кем не желала общаться. Она все так же ждала звонка от главного – пусть он сказал бы два-три слова, хотя бы так! Она не ждала от него извинений, покаяний. Но позвонить-то можно? Позвонить и утешить. Просто сказать пару слов, справиться о здоровье – наверняка он знал, что ее положили в больницу.

Но он не позвонил.

Однажды Маша проснулась – время было сумеречное, ближе к вечеру – и услышала тихий шепот на кухне. Она встала, накинула халат и вышла из комнаты.

Мама, муж и свекровь озабоченно что-то обсуждали, наверняка говорили о ней. Увидев ее, замолчали и испуганно переглянулись.

– Ну, что? – усмехнулась Маша. – В доме покойник? Или уже поминки?

Все продолжали молчать, боясь сказать слово.

– Так вот, – продолжила Маша, присев на стул, – поминок не будет. Покойник скорее жив, чем мертв. И хватит вам. Траур отменяется, ясно? – Маша взяла большое розовое яблоко, лежащее на столе, и громко и сочно хрустнула им.

Родные сидели в оцепенении. Первой опомнилась мама:

– Доченька, ой! А супчик? Супчик погреть?

Свекровь тоже вскочила и засуетилась у плиты.

Никакой супчик Маша есть не стала, а вот кофе с пирожным выпила, чем доставила несказанную радость окружающим. Она видела их ожившие счастливые глаза и думала: «Как же они меня любят! И главное – за что? Знали бы, бедные, какая я стерва».

С того дня стало чуть легче. По крайней мере она не лежала целыми днями в кровати, упершись лбом в стену. Начала понемногу есть, Митя скачал ей на планшет фильмы, вкус у него был отличный. Только на улицу не выходила – страшно. Почему-то было страшно и совсем не хотелось видеть людей. Митя по-прежнему был тактичен и невыносимо нежен. «Господи, и за что? За что меня так наградили?» – думала Маша.

Потихоньку она стала выходить во двор – именно во двор: тридцать шагов вдоль подъездов туда и обратно. На большее не было ни желания, ни, признаться, сил. Но и это прогресс, что говорить.

Про то, что случилось, не говорили ни разу. А ей, дуре, хотелось обсудить это с мужем, в который раз убедиться в предательстве главного и, конечно, получить поддержку.

Когда она осторожно начинала об этом, Митя тут же расстраивался и обрывал ее:

– Мань, ну опять? Мы же договорились – ни слова! Зачем ты растравливаешь себя?

Маша плакала и оправдывалась. Митя убеждал ее, что дело в гордыни. Она привыкла быть лучшей, первой – в школе, в универе, везде. Привыкла к всеобщему обожанию.

– Но жизнь, – говорил он, – штука такая. Иногда дает по носу. И с этим надо смириться. Надо вообще уметь смиряться, принимать жестокую и несправедливую действительность, в которой живет человек. Хватит иллюзий, Марусь! Тем более – в условиях нашей страны. Тем более – в журналистике, где… Ну, ты все понимаешь! Недаром твою профессию называют второй древнейшей.

Маша обиделась. Господи, на Митю, на святого человека, собственного мужа. Мама пыталась ее образумить. Свекровь тоже вмешалась, но осторожно, понимая, что она не мама, а всего лишь свекровь.

И Маша снова обиделась – теперь уже на всех сразу. Нет, она понимала – они прекрасны, ее родные, это она невыносима. Так же, как понимала и то, что ее обиды от нездоровья. От недуга. И невыносимая жажда уединения, даже одиночества – тоже от этого.

Вот тогда и сказала мужу:

– Знаешь, сейчас мне лучше одной. Извини.

И вот теперь она здесь, в этом санатории, в заточении, правда, в добровольном.

Назавтра она взяла себя в руки. От стола, заставленного немыслимой кучей еды – молочной кашей, котлетами с пюре, капустным салатом, булочкой с повидлом и плошкой с творогом – ее затошнило. Еле проглотила ложку творога и покрошила булочку. После завтрака – визит к врачу. Молодой и симпатичный доктор, кажется, стеснялся своей пациентки. И уж точно робел. Ему было явно неловко задавать вопросы о самочувствии этой молодой и красивой столичной жительнице. Маша из вредности ему не помогала – сидела на стуле и с насмешкой наблюдала за ним.

Доктор, справившись с волнением, протянул лист бумаги с указанием назначенных процедур. Маша вздохнула и, словно делая одолжение, взяла листок и принялась изучать.

– Из всего перечисленного, – наконец проговорила она, – я возьму только бассейн, массаж и жемчужные ванны. Жемчужные – потому, что мне нравится это название. А все остальное – бред и ерунда. Ну зачем мне ваш кислородный коктейль или сонотерапия? Вы сами-то в это верите?

Врач, красный как рак, что-то неловко забормотал в свое оправдание.

Маша усмехалась и качала ногой.

«Наглая столичная штучка! – подумал доктор. – Они все там такие».

– Ну, это ваше право, – холодно сказал он. – Я ни на чем не настаиваю, только советую. И эта ерунда, как вы выразились, приносит ощутимую пользу.

Маша кивнула, встала и вышла из кабинета. Перед тем как прикрыть дверь, обернулась и насмешливо и дурашливо сказала: «Спасибочки».

Доктор откинулся на спинке кресла и вытер со лба пот – бывают же дамочки! Ох, какой же я молодец, что не рванул в столицу! Надо признаться себе – не справился я бы там, ох не справился бы. Лучше здесь с простым народом. Без этих капризов и столичного пафоса.

Бассейн был по расписанию – сорок минут в назначенное время и – тю-тю, досвидос. Все рассчитано до минуты.

– А поплавать тогда, когда хочется? – удивилась Маша. – Когда мне удобно?

– Нет, нельзя. Это санаторий, а не частная лавочка. Здесь все по плану, по расписанию. И кроме вас – вон еще сколько больных, – резко ответила тетка в белом халате, презрительно оглядев столичную цацу. – Будут тут свои правила заводить!